ЛИИМиздат — Библиотека самиздата клуба ЛИИМ

ВЕРСИЯ ДЛЯ КОМПЬЮТЕРОВ

     
 

ГЛАВНАЯ      АВТОРЫ

ПОИСК      МЕНЮ

 
     
 
     
 

   ‹5›   ‹6›   ‹7›   »16

Филиппов Андрей Николаевич

Пути-дороги забайкальского казака (Глава шестая — Дезертирство)

Когда я приехал на станцию Оловянная, то денег у меня осталось всего 25 руб. Надо было взять себе брюки, гимнастерку и фуражку казачью, а то на мне вся одежда была приискательская: широкие плисовые верхние штаны, пиджачок, кепка. Я приоделся, взял сестренке Маше ситцу на платье и платок, и осталось у меня всего лишь 5 руб. Брату не стал ничего брать.

От Оловянной до Улятуя – 60 км. Можно было бы мне уехать с почтой, но я решил идти пешком. Котомочка у меня была небольшая, да и решил поменьше показываться знакомым, потому не пошел даже через казачьи выселки (их по дороге было три), а пошел через тунгусский поселок Бырку, где не было родни и знакомых. Было совестно людей идти с котомкой за плечами, возможно ребятишки будут кричать: «Смотрите, вон бродяга идет!»

На этой дороге я чувствовал себя спокойно. В Бырку зашел в крайнюю избу, спросил молока у одной хозяйки. Она принесла горшочек с литр, а хлеб был у меня свой, купил его еще в Оловянной. Поел хлеба с молоком и пошел, не торопясь, с тем расчетом, чтобы в Улятуй прийти в полночь, чтобы никто меня не увидел. По дороге еще поспал в двух местах часа по полтора и, как намечал, в Улятуй пришел в полночь. Из знакомых никто мне не попался, и никто меня не видел.

Подошел к своему дому, зашел в ограду и увидел перед амбаром брата с каким-то парнем. Они меня не заметили, а я пошел в избу, открыл дверь и тихонько заглянул внутрь. Мать спала на ленивке около печи. Я снял котомку и негромко стал звать ее. Она сразу проснулась и говорит: «Он там, перед амбаром, иди туда». А я уже со слезами на глазах говорю ей: «Мама, мама, это я, Андрей». Она подскочила и повисла у меня на шее, заплакала, и нараспев говорит: «А отца-то нет!». И давай мы оба плакать и рыдать. Егор, соседский парень услышал и позвал брата, сказав ему: «Иди к матери. Она что-то плачет». Заскочил брат в избу, зажег лампу и увидел, что мама висит на мне, обхватив меня обеими руками, а я ее крепко обнимаю. Он нас стал уговаривать, чтобы мы успокоились. Наконец, мать пошла ставить самовар.

Мне рассказали, как заболел отец. Он выскочил потный на двор, его просквозило ветром, приключилось воспаление легких. Потом, вижу, брат шепчется о чем-то с Егором, где бы достать бутылку водки, а денег у них нет. Я понял все это, дал брату рубль. Отправили Егора. Не успел самовар вскипеть, а Егор уже приносит полторы бутылки водки. У меня было немного колбасы и сала. Порезали ее, распили водку вчетвером. Я отдал матери гостинцы, она, конечно, была очень рада и встрече со мной, и гостинцам. Но они еще не знали, что это было все, заработанное мною за 4 года.

Брату показалось мало выпивки, но я маленько представился, что меня развезло, и повалился спать на лавку. Так больше никто и не пошел за водкой, а утром день был будничный, и брат с Егором на спарках поехали сеять гречиху и боронить.

Мы с матерью пошли к сестре Дарье. У нее в то время было уже трое своих ребят, все мальчики: Семен, Степан, Илья, и дочка Ирина, да неродных 4, всего 10 человек. Дарье надо было одной всех обслужить, хотя жила ее семья исправно, в достатке. Ребята уже подросли, 4 своих работников. Муж Дарьи уже сам ни за что не брался, все полевые работы выполняли его дети: Роман со своими сестрами Матреной, Ниной и Аксиньей. Мачеху свою они уважали, слушались ее и звали мамой. Помогали ей водиться с маленькими. Плохо только было то, что сам зять Семен Петрович выпивал часто. Сестру очень утруждало, что он приводил нежданно-негаданно ночью гостей и заставлял ее варить, жарить на всех, пока все не нагуляются. Самой не разрешал уходить, приказывал находиться всю ночь тут же с гостями, угощать их, кипятить самовар. Этим Семен Петрович сильно изматывал ее. А потом у Дарьи открылась женская болезнь, а врачей не было. Был фельдшер, и он давал направление в областной город Читу, но муж на все эти болезни не обращал даже внимания. Дарья очень исхудала и как-то потухла.

Затем пришлось сходить в станичное правление, стать на учет, и атаман приказал призывникам являться каждый день на площадь, где нас начали обучать пешему строю. Заставили нас изучать титулование царя с царицей и вообще всего начальства, как с ними здороваться. Занимались мы с утра до обеда.

Приемная комиссия приехала через неделю, свита в 6 человек: подполковник Буклемешев, его адъютант, 2-е его заместителей, 2 врача. Запасные казаки со всех поселков собирались в Улятуй. Здесь комиссия устраивала им смотр: их лошадей и их обмундирование, чтобы было все в исправности, в любой момент быть готовыми выступить в поход. Запасные казаки состояли на службе до 40 лет, и до этого возраста они должны были проходить такие смотры. После 40-летнего возраста казаки освобождались от смотров, но в боевой готовности находились еще 5 лет, и потом снимались с учета. Вот так служили казаки военную службу: на всем своем обмундировании, на своем коне с седлом и шашкой; только винтовка выдавалась государством, а срок службы был 4 года.

Я снес товар на гимнастерку к портному. Сшили ее, к брюкам лампасы пришили, больше пока ничего не требовалось. Мне, конечно, не хотелось идти служить, и я надеялся на справку из госпиталя, где лежал полтора месяца, поправлялся после того, как меня завалило в яме землей. Тогда врач мне написал официальную справку, что у меня был перелом бедровой кости и вышиблен с места позвонок. В справке была указана рекомендация, что к воинской службе я не годен.

В первый же день нам делали освидетельствование: раздевали до нага, мерили рост, грудь, а затем врач спрашивал, на что жалуемся.

И надо было мне хотя бы немного прихрамывать. Об этом мне сказал уже после времени врач, который был на комиссии. Надоумил он меня, но уже было поздно. А дело было вот как: когда я зашел на комиссию, то сразу эту справку подал врачу. Он прочитал ее, а потом говорит мне: «А ну немного пройдите по комнате». Я пошел, а он спрашивает комиссию: «Кто-нибудь что-нибудь замечает?». Комиссия в один голос: «Нет, ничего не замечаем». Врач стал щупать и давить позвонок, и я вместо того, чтобы охать, удержался и молча перенес боль. Врач спрашивает: «Ну как, больно тебе?», я же ответил: «Нет, не больно». Тогда он повернулся к комиссии, и доложил: «У него все в порядке, я ничего не нахожу». Конечно же, комиссия вынесла приговор: «Все, к службе годен. Иди, одевайся». Вот так вот я сам все проворонил. Поэтому мне и справка не помогла.

Другие новобранцы были поумнее. Один мой товарищ Медведев купил осьмушку махорки, высыпал ее в горячую воду, попарил и выпил этого табака. У него получилось сильное биение сердца. Какую у него болезнь нашли, не знаю, но его признали негодным и выдали «белый билет».

Меня же признали годным к военной службе, и мне срочно надо было заводить обмундирование, а денег у меня осталось всего 2 рубля. Когда комиссия уехала, то я пошел к поселковому атаману и попросил у него паспорт. Но он мне его не дал и сказал:

— Иди, нанимайся к богатым казакам в работники и зарабатывай себе обмундирование и коня, а то мы все равно тебя обществом продадим.

— Но я же ведь не бык и не лошадь. Продавать вы меня не можете, а хотя и продадите так я работать не буду,— ответил я и не стал с ним больше пререкаться.

Пошел я в станичное правление и обратился к станичному атаману с просьбой выдать мне билет хотя бы на 3 месяца, сообщил, что поселковый атаман не дает мне увольнение. Станичный подумал-подумал и говорит:

— Ладно, я тебе дам увольнительный билет на 4 месяца, а потом ты должен явиться служить, но если ты за это время не заработаешь денег, то постарайся подальше уехать.

Так он мне сказал, подписал билет и поставил печать. В это время пришел поселковый атаман, увидел меня, понял в чем дело и давай уговаривать станичного:

— Не давайте ему билет, его надо в работники сдать, а то нам придется заводить ему обмундирование.

На что станичный ему ответил:

— Прошло у этого парня время в работники его сдавать. И если надо будет, так мы сами сделаем ему обмундирование, у нас на счету деньги есть.

Мне же он махнул рукой, дал знать, что дескать уходи, и я быстренько ретировался из правления. Мне только это и надо было.

Еще в то время, когда я работал на прииске в Бухте, то решил, что на воинскую службу не пойду. В Бухте я познакомился с одним очень интересным человеком, с Иваном Васильевичем. Он был декабристом из Курской губернии. Отбыл на каторге 30 лет. И в то время, когда мы с ним начали работать вместе, ему было уже 89 лет, но силища у него была огромная. В яму глубиной 5 метров залезет и выбрасывает наверх землю лопатой. Только вот зрение подводило. Уже потом, когда кончилась Гражданская война, я встретил одного знакомого приискателя, и он мне рассказал, что Иван Васильевич еще пожил хорошо и умер только в 1923 году.

Так вот этот Иван Васильевич меня многому просветил и растолковал, что к чему, поэтому я еще в Бухте решил не идти служить царю, не быть врагом против рабочих, а быть с ними заодно.

Медведев, который получил «белый билет», мне рассказал, что отец его работает на прииске Арчиной, в 3-ем ключе. Около станции Зилово у англичан, которые открыли Новый прииск. Это место я проходил еще в 1907 году и хорошо его знал. Мы договорились с Медведевым туда пробираться, и, как только станичный атаман выдал мне билет, я с новым товарищем отправился в дальнюю дорогу.

   ‹5›   ‹6›   ‹7›   »16

На страницу автора

 
     
 
     
 

Поделиться в:

Рассылка
новостей не чаще 1 раза в месяц

В начало страницы

 
     

© Клуб ЛИИМ Корнея Композиторова,
since 2006. Москва. Все права защищены
liim.ru