ГЛАВНАЯ      АВТОРЫ

ПОИСК      МЕНЮ

1«   ‹8›   ‹9›   ‹10›   »16

Филиппов Андрей Николаевич

Пути-дороги забайкальского казака (Глава девятая — Таёжные тропы)

Осенью 1912 года наша артель ушла в Букточу и работала там до января 1913-го года. Мыли понемногу золото на пропитание, а в январе вышли на Усть-Ундургу. Здесь открылся балластный карьер, и мы устроились туда на работу землекопами. Зарабатывали неплохо. В марте на станции Ксеневской был устроен большой побег из тюрьмы: ушли 50 человек, обезоружили охрану, но людей оставили в живых. После этого туда нагнали полицию, жандармов и стали тщательно искать беглецов, строго проверять документы. Когда мы услышали об этом, тут же собрались и снова ушли в Бухточу искать золото.

Пробили две ямы, одна вышла глухарь, пустая, а во второй оказалось золота на две с половиной доли с лотка, и мы начали мыть. Проработали 2 месяца, наступила весна, растаял снег, и вскрылись реки. Мы решили пройти по руслу Нерчугана с разведкой, не окажется ли где золото побогаче. Продуктов оставалось только на неделю. На третий день нашей разведки наткнулись на одной косе на золото. Стали ее тщательно пробовать, оказалось, что вкруговую обходится две доли с лотка. Получалось по золотнику на человека, можно было мыть: вода рядом, грунт-песок с галькой, и мы решили здесь мыть.

Сначала пошли в Усть-Ундургу за продуктами, там остановились у Юрченко, рассказали Захару Парамоновичу про нашу косу, взвесили золото, сколько успели намыть, и он согласился идти с нами. Поехал в Урюм, сдал там золото, поскольку нам, беспаспортным нельзя было соваться ни в какие конторы. Он набрал продукты, взял с собой старшего сына Кирилла. Когда стемнело, мы вышли в ночь, чтобы за нами не пошли другие золотоискатели, ушли незаметно.

Пришли на третий день на нашу косу, расположились, привезли из Букточи инструмент и на следующий день начали мыть оттуда, где были хорошие пробы. Народу в нашей артели было 6 человек, нас четверо, да Захар с сыном. В первый же день намыли 6 золотников, по одному золотнику на человека. Когда начали работать в полную силу, то стали и по два золотника намывать. Нажимали с утра до вечера, промыли три недели, и наша коса начала подходить к концу. И тут появилась артель из Зилова 4 человека и со Сбегов 5 человек, но мы уже почти всю косу прошли. Пришлые попытались мыть с нами, но посчитали невыгодным доход и ушли дальше.

Мы домыли косу до конца и решили вернуться в Усть-Ундургу, продукты уже почти все кончились. Намыли мы 145 золотников на 500 рублей, каждому досталось по 84 рубля. Это был первый наш хороший заработок на золоте.

Мы немного приоделись, купили штаны, рубахи, обувку и решили устроиться поработать в карьере, где мы и пробыли все лето.

В конце августа Захар Парамонович рассказал мне, что в Урюме у него есть знакомый охотник Шайдуров, который говорит, что знает человека, бывшего проводника разведочной партии. Она ходила на Витим искать золото, и в одном ключе проводник нашел хорошее золото, но от партии скрыл свои пробы. Потом он попал в тюрьму за драку, просидел там четыре года. А теперь вышел из тюрьмы и хочет идти искать этот ключ, но у него нет напарника, и мыть золото он хорошо не умеет, поэтому ищет надежного человека, с кем можно было бы пойти в тайгу.

В воскресенье я пошел с Захаром в Урюм к Шайдурову, который занимался исключительно охотой на зверей, имел свой небольшой домик. Когда мы прибыли к охотнику, то Захар отрекомендовал меня как специалиста по золоту. Шайдуров посмотрел внимательно и сказал:

— Что-то больно молодой твой специалист, Захар!

— Ничего, он хоть и молодой, но опытный, уже который год золотоискателем ходит! И артель у него хорошая подобрана, и инструмент нужный есть.

— Ну ладно, посидите немного, а я пойду поищу, кого вам надо.

Мы прождали с полчаса, и приводит он мужчину лет 35, который назвался Фомой, а я ему отрекомендовался, как Дуботолкин Иван. Шайдуров сказал:

— Я хорошо знаю Юрченко Захара, человек надежный, семейный, порядочный. На него вполне можно положиться.

— Верю, верю тебе, и готов повести их, но вот беда: средств у меня нет, чтобы продуктов набрать, недавно из тюрьмы вышел, гол как сокол. А золото в том ключе есть, точно знаю,— ответил Фома. Я его спросил:

— В каком это направлении?

— Надо заходить по Нерче, где она сходится с Нерчуганом, с правой стороны, пройти всю падь до вершины и перевалить в систему Витима и идти этой же падью вверх по левой стороне.

— Ну что же, сомнений не остается. Когда будем выходить?

Шайдуров предупредил:

— Я не пойду на первый раз. У меня подходит время белковать, а за вторым рейсом попрошу взять меня.

— Конкретно мы сейчас не можем договориться,— сказал я, потому что надо все обговорить с артелью, а тогда решим, кто пойдет и когда.

— Ну, вот и ладненько, так и сделаем,— сказал Фома.

Когда мы вернулись в Усть-Ундургу и рассказали все моим подельщикам, то решили так: идти пока втроем, а если действительно найдем место, пробьем шурфы, то один вернется и сообщит результаты, тогда пойдем все. Средства у нас были. И мы решили купить коня, чтобы везти продукты.

На второй день вечером мы с Мишкой и Писаревым пошли в Урюм. Фома уже был в доме, дожидался нас, и мы сразу стали договариваться, назначили день выхода, сказали, что продукты возьмем на наши средства. Фома тут добавил:

— У меня еще обувка плохая, пособите мне.

Мы пообещали ему купить обувку. Шайдуров принес две бутылки водки, жена его приготовила закуску, спрыснули мы наш договор, а потом мы ушли.

Добрались до Усть-Ундурги и начали собираться в дорогу. Купили коня, Захар съездил в Урюм, набрал нам продуктов: муки, кеты, масла, круп. В условленное время отправились в Ченгул, куда должны были прийти Фома и Шайдуров.

Когда мы с Гошкой приехали в Ченгул, то наши подельщики уже были на месте и ждали нас. Шайдуров мне все объяснил:

— Чтобы выйти на Нерчуган, вы должны идти до устья, где он впадает в Нерчу, а там переправитесь на правый берег Нерчи и идти этой падью.

Шайдуров вернулся домой, а мы двинулись в дальний путь. На этот раз мы купили берданку с достаточным количеством патронов. С берданкой шел Гошка Писарев, а Михаил занялся конем, вел и кормил его, я на стоянках пек лепешки на железной лопате. Хлеб и сухари золотоискатели не берут с собой, потому что они занимают много места, а если подмокнут, то портятся, а мука сохраняется лучше, даже если и подмокнет. Поэтому в дальних походах мука лучше, чем хлеб. Вечером, остановившись на отдых, сразу разгребали снег для табора, разводили костер. Я набирал снег в котелки, натаивал и кипятил. Оставлял воды для теста, вымешивал его хорошо, а потом отрезал куски, делал лепешки размером с лопату. За это время нагревались угли, я клал на них лопату и следил, чтобы лепешка не подгорела, вовремя ее переворачивал, а как готова, так и в сторону. Так напекал и на ужин, и на завтрак, и на обед.

Пока я пек лепешки, другие артельщики таскали и рубили дрова, заготовляли на костер, чтобы горел всю ночь, а Миша рвал ветошь-траву, мелко рубил ее на чурке, кипятил воду, обливал кипятком эту сечу, посыпал ее мукой, размешивал и кормил этим коня, а потом мы сами садились ужинать. Спали у костра, который горел всю ночь, ногами к огню, головы закутывали потеплее.

На 4-ый день мы вышли на устье Нерчугана, а потом дошли до слияния Нерчугана с Нерчой. Была уже вторая половина октября, реки замерзли. Через Нерчу мы перешли благополучно, потом пошли вдоль реки вверх до слияния с Нерчуганом. Первые приметы сошлись, как рассказывал нам Шайдуров, и мы все были довольны, что все идет благополучно. Теперь нам предстояло пройти до вершины пади Береи и перевалиться в систему реки Каранчи. Но второй день, как отошли от Нерчи, поднялась пурга, завалило все снегом, пришлось сделать дневку. Закрыли коня балаганом, а сами зарылись в снег, боялись, что перемерзнем, но через сутки пурга утихла.

Идти стало труднее, потому что выпал свежий  снег, и ноги вязли, как в песке, но мы все равно шли. Один из нас шагал впереди, прокладывал путь, остальные след в след, потом менялись, когда передний уставал. Он переходил в хвост, а второй становился первым.

На четвертые сутки мы одолели падь, перевалили хребет. На вершине хребта сделали привал, пообедали, полюбовались на красоту гор и увидели, что течение реки идет на спуск. Раньше мы все время шли на подъем, а теперь надо было идти вниз. Спросили Фому:

— Помнишь ли ты эти места?

— Да, я помню, нам сейчас надо идти на север,— ответил Фома.

Мы стали спускаться, и, действительно, падь взяла направление на север; на третий день спуска с хребта мы вышли на большое русло реки, похожей на Нерчу. Фома сказал:

— Это река Каранга, и теперь надо поворачивать обратно по этой же пади и осматривать притоки реки по левой стороне.

На берегу Каранги мы переночевали и пошли по этой же пади вверх, решили осматривать все ключи. Так начались наши поиски ключа с зимовьем и двумя шурфами. Первые два дня поисков мы еще терпели, но потом, осматривая уже пятый ключ, дойдя до середины реки и ничего не найдя, никаких порубок, мы с Мишей решили дальше не идти, чтобы не изнурять напрасно коня. Гошка и Фома дошли до вершины, но не нашли ничего и вернулись обратно.

Мы сварили чай, поели, а потом стали снова спрашивать Фому:

— Что нам делать дальше?

— Надо продолжать искать. Я подзабыл немного,— ответил он.

Решили продолжать поиски, но Фоме уже не было доверия, и мы решили между собой во время сна следить за ним по очереди, чтобы он нас сонных не порубил. Делали все скрытно от него, то костер подправляли, то ветошь рвали и подкладывали коню. Когда мы дошли до вершины, где переваливали хребет, и вышли на свой след, то сделали обеденный привал, и стали снова допытывать Фому; он все стоял на своем, что в этой пади есть золото. Потом Гошка схватил берданку, навел оружие на Фому и закричал:

— Сознайся, сукин сын, и говори правду! Куда завел нас? А то я тебя сейчас пристрелю!

Тогда Фома заплакал и стал просить прощения:

— Простите, Христа ради. Я сам тут не был, а мне рассказал один человек в тюрьме про это место.

— А зачем нас обманул? Какая у тебя была цель?

Он машет головой в стороны, и слезы летят как горошины:

— Голодать надоело. Хотел возле вас хоть отъесться.

Гошка стал настаивать на том, чтобы его пристрелить, но мне это было страшно и не желательно. Я спросил Михаила, какое у него мнение. Он ответил:

— Не стоит тратить на него заряд и класть черное пятно на наши души, пусть завтра идет, куда хочет, но не давать ему даже и крошки хлеба! Если выберется живой, то его счастье, а если загибнет, то ему наказание за обман, зато наша совесть будет чиста, что не убили его собственными руками.

Я сразу согласился с Михаилом, но Гошка долго спорил с нами, и только под утро согласился. В завтрак мы накормили Фому последний раз, но с собой ему ничего не дали, и велели уходить от нас, куда глаза глядят. Сами остались отдохнуть, передневать и коня как следует накормить, а главное, мы хотели проследить, куда он пойдет.

Еще в Урюме мне Шайдуров рассказывал, что ниже слияния Нерчугана с Нерчой есть зимовье, и туда в неурожайные годы приезжают орочены косить сено (там хорошие сенные луга), и пригоняют скот на зимовку. Оставляют одного пастуха, он там ловит рыбу. Если у нас кончатся продукты, то там можно будет достать, а также сена для лошади. Оттуда надо идти на Бугочачу, а потом до Зилова. Этот план мы имели в виду на тот случай, когда будем возвращаться домой.

Мы пошли вниз к Нерче, по следам Фомы. Он на ночлег нигде не останавливался, а непрерывно шел. На третий день мы по его следам пришли к этому зимовью. Бараков было пять, но жили только в одном, это мы увидели, когда стали подходить. Нас встретили с визгом и лаем две большие собаки. А из зимовья вышел старик, и мы поздоровались с ним. Он спросил:

— Откуда идете?

— Из тайги выходим, золото искали, но ничего не нашли.

— Ну что же, всякое бывает. Заходите, располагайтесь.

Зимовье у него оказалось большое, даже с двумя печками: русской и железной. Спрашиваем:

— А нет ли у тебя печеного хлеба? У нас мука есть, но мы очень устали, не хочется со стряпней возиться. Может быть продашь нам хлеба?

Старик кивнул головой, достал две буханки и сказал, что продаст за три рубля, и еще предложил нам рыбы. Мы купили хлеба и рыбы и спросили сено для лошади. Старик разрешил взять и сена, сколько надо, только расплатиться по совести. Я ответил:

— Не беспокойся, за все расплатимся, а что это ты такой недоверчивый?

— Да вот недавно был человек, ел и пил за троих, обещал расплатиться, а потом обманом вышел, как будто во двор и не вернулся, ничего не заплатил.

Мы сразу поняли, что это был Фома, но старику ничего не сказали, решили подождать. Варим уху и тут слышим лай собак. Уже смеркалось, старик говорит:

— Вот еще кого-то Бог дает,— и вышел.

Гошка сказал:

— Надо спросить у старика водки.

— Вот сварятся ленки, тогда и спросим,— ответил я.

Входит наш хозяин, а за ним охотник в орочонской одежде лет сорока. Поздоровался с нами вежливо на чистом русском языке, поставил винтовку в угол, снял котомку, присел и закурил. У нас сварилась уха, мы попросили у хозяина миску, а Гошка о своем:

— А не найдется ли у тебя, старик, бутылочки водки? Мы за все заплатим.

— Водки нет, а вот коньяк есть, но он дорогой.

— Это еще лучше,— закричал Гошка,— подавай быстрее, и сам садись с нами за компанию.

Старик достал бутылку коньяка, но сам пить наотрез отказался, однако ухи поел и похвалил, что вкусно сварили. Гошка угостил и охотника, спросил, как его звать.

— Звать меня Нарышкин Григорий Иванович. Я из семьи декабристов, которые осели в Сибири. Живу в селе Кыра своим домом, а с этим стариком давно уже дружу. Давай-ка нам, хозяин, еще одну бутылочку. Ребята меня угостили, я их тоже хочу угостить.

Охотник достал кусок медвежьего сала, распечатал бутылку, и мы ее быстро распили. Потом Гошка еще одну попросил. Так мы очень хорошо попили и поели. Нарышкин стал расспрашивать, куда мы ходили. А потом сам догадался:

— Вы, наверно, с Калара идете? Я слышал, что там есть хорошее золото.

Мы решили довериться ему и рассказали все про Фому, как он водил нас, а сам толком ничего не знал. Нарышкин спросил:

— А не дребезжит ли у него голос в разговоре?

— Да, немного дребезжит.

— А нет ли впереди у него двух зубов? А на левой щеке ножевого шрама?

— Да, да, все сходится! — закричал Гошка.

— Так я этого мужика хорошо знаю. Это конокрад Фомка. Как он еще у вас коня не украл?

— А мы тайно от него дежурили каждую ночь.

— Как же он сбежал от вас?

— Не сбежал. Мы его сами прогнали, когда узнали всю правду.

— Он слышал звон, да не знал, где он. Он, наверно, слышал про Калар, но это далеко отсюда. Если идти прямым ходом, то дней пятнадцать. Калар впадает в Витим с правой стороны от Яблоневого хребта. В 895 году там ходила экспедиция, снимали местность на карту. Они и наткнулись на это золото в вершине Калара. Но когда экспедиция возвращалась в Читу, то на переправе через Витим у них разбило паром, и сумка с чертежами утонула. Поэтому до сих пор не открывают рудника, а якуты знают, но не хотят выдавать. Когда у них плохая охота, то они идут в то место, намывают золото и сдают его в действующих приисках. Рудник им не нужен, чтобы не распугали зверя, поэтому держат все в строгом секрете.

Мы, конечно, заинтересовались и стали подговариваться к Нарышкину, чтобы он нас повел, но он сначала ни в какую не соглашался, говорил, что его за это якуты могут убить, но потом сказал, что до утра подумает.

Рано утром он ушел белковать, сказал, чтобы к вечеру сварили ухи. Мы выполнили его просьбу, а еще взяли две бутылки коньяку и сговорились подпоить его. Всю эту процедуру поручили Гошке Писареву. Когда вечером пришел Нарышкин, то у нас все было готово: и уха, и коньячок, Гошка взялся наливать и угощать. Мы увидели, что Нарышкин любитель на выпивку, опьянел подходяще, и стали снова уговаривать к нам в проводники. В этот вечер он слово нам не дал, только сказал, что ночью еще подумает. Утром он на охоту не пошел. Мы сели завтракать, он сам попросил взять коньяку, чтобы опохмелиться. Потом сказал:

— Я согласен проводить вас, но надо еще одного коня, побольше продуктов взять месяца на полтора или на два. Приходите на это зимовье к 8 ноября. И отсюда пойдем. Когда дойдем до места, то одного коня мне отдадите, и я уеду. А вы, когда хорошо намоете, то выходите на Кыру. Это мое село, я буду дома, и мне одну долю отдадите из того, что намоете.

Со всеми его условиями мы согласились, а он нам показал дорогу, как выйти на Зилово, и мы с ним распрощались.

Добрались мы до Урюма и рассказали о своих приключениях. Друзья Захара нас поругали, что мы не убили Фому. Говорили, что его надо было вздернуть на какой-нибудь лесине за сучок. Потом мы рассказали о новом варианте дальнего похода на Катлар. Для этого требовались деньги на продукты и конь, да и одежда почти вся изорвалась, особенно обувь и штаны. Обратились мы за помощью к Захару Парамоновичу, пообещали ему долю, как намоем золото. Он пошел нам навстречу. Дал в долг коня, купил продуктов и одежду в Зилово. Когда Захар ездил туда, то проговорился своему дружку Толочкину Гурьяну про наш поход, а тот уже слышал про это золото и стал проситься в нашу артель. Пообещал дать деньги и продукты. Пришлось нам взять Гурьяна, но с предупреждением, чтобы никаких претензий не предъявлял, если у нас ничего не получится. Собралась у нас артель в пять человек: трое нас, еще Гурьян с Жербцовым Пантелеймоном, тоже другом Захара.

Собрались мы в большом секрете, шли скрытно, чтобы за нами не потянулись другие золотоискатели. Из Урюма до Зилова мы вдвоем уехали поездом, а Пантелеймон, Гурьян и Захар приехали на лошадях, как будто на рынок за овощами. Из Зилово выехали в 4 часа утра, еще было совсем темно. Парой на санях, так как дорога до Бугачачи была санная. Мы стремились к 8 ноября быть на месте, как договорились с Нарышкиным. Когда пришли в Бугачачу, то Гошку Писарева отправили в Кыру встретиться с Нарышкиным. Сами пошли на зимовье к старику, туда дошли к вечеру 7 ноября.

— Был ли у тебя Нарышкин? — спросил я, как только мы поздоровались со стариком.

— Нет, не был, наверно, завтра придет.

Мы спокойно улеглись отдыхать, а утром попросились передневать, дождаться Нарышкина с Гошкой. Старик попросил привезти ему дров. Мы съездили в лес два раза, привезли ему четыре воза, чем он был очень доволен, говорил, что ему до тепла хватит.

Прошел день, но тех, кого мы ждали, не было. Вечером пошли разные догадки, что могло случиться. Хозяин уверял, что обмануть Нарышкин не должен, что он настоящий орочон, а они не обманывают. Он был женат на тунгуске, прожили лет десять. У них были дети, но все умирали маленькими, потом и жена умерла, а он остался вдовцом, но живет своим домом в Каре, часто ходит с купцами, любит выпивать. У купцов много вина, они его на пушнину выменивают. Я спрашиваю:

— Неужели он с купцами ушел?

— А кто его знает? Может и уйти, у вас-то вина нет, а он его любит.

— Вина у нас, конечно, нет. На продукты пришлось занимать, и коня в долг взяли. Вино будем пить, когда золото намоем, но если бы он сказал, то мы бы ему взяли.

9 ноября вечером Гошка пришел один и сказал:

— Нарышкина в Каре нет, и никто не знает, где он. Соседи сказали, что его уже два дня нет. Возможно, ушел с купцами.

Вот и повесили мы головы, снова нас обманули, а старик говорит:

— Что же вы горюете? Он же вам место сказал?

— Сказал.

— Перевалите Каранчу, а там идите вверх до Витима, потом до устья Калара. Не пойдете же вы обратно домой.

Вот и стали мы ломать свои головы, как нам быть: или рискнуть и идти одним, или вернуться. Я говорю:

— По-моему, надо сделать так, как говорит хозяин, а там как получится, но рискнуть надо.

Гошка, Михаил и Пантелеймон согласились со мной сразу, а Гурьян сказал, что ему надо подумать и скажет ответ утром, да мы и не советовали идти с нами, потому что он был семейный, а с нами все могло случиться. Мы пообещали ему, что отдадим ему долю, если выйдем живые и с золотом.

Но утром наш Гурьян заявил непоколебимо, что назад не пойдет, и никто не стал его уговаривать. Наладили мы свои котомки и вьюки для лошадей.

10 ноября 1913 года начался наш большой поход за богатым золотом. Распределились так: Пантелеймон вел коня в санях, Михаил вьючного, а я, Гошка и Гурьян несли котомки по полтора пуда. Табор должны были выбирать Пантелеймон с Мишкой и набирать ветошь для коней. Когда зашли в падь Берею, то нашли свои следы и ночевки. Первый переход мы сделали километров 35. На первом таборе мы научили Гурьяна и Пантелеймона, как класть костер и как его поддерживать, чтобы долго горел. Лопаты у нас были насажены на черенки. Их было 3 штуки: одна для печения лепешек, а две снег счищать до земли или моха для табора. Выметали дочиста, а потом наламывали ельника мелкого побольше, нагревали его у костра, чтобы горячий был, подстилали под бока, накрывались дерюжкой или пиджаком и быстро ложились. Бродни или ичиги, а у кого были унты снимали, ноги обматывали портянками. У Гурьяна был тулуп овчинный, он ложился с краю, а у кого была плохая одежонка, ложились в середину. Так и коротали ноченьки зимние у костра.

На наше счастье в тот год зима была сиротская, морозы были не больше 40 градусов, сильных ветров не было, поэтому мы чувствовали себя неплохо. На 5 день мы вышли на Каранчу и пошли руслом. По берегу попадался корм для лошадей, и им было сытно. А еще мы взяли для них 3 пуда ржаной муки, вечером на ночлеге делали им месиво. До Витима шли 11 суток. Русло у этой реки было большое, широкое, но никаких следов кочевников не попадалось. Я замечал, что русло дает большие кривули, поворачивает то на Запад, то на Восток, а то на Юг. Казалось, что мы мало продвигались вперед, а больше топтались на месте. Так мы шли в тисках гор и скал, медленно продвигались вперед. Леса были в основном лиственные, сосны по увалам кое-где, тополя, осины и реденько березы. Потом горы стали отходить, а долина расширилась, попадались небольшие луга с ветошью. Нас радовало, что есть корм лошадям. Мы не упускали случая, и если где попадалась сухая трава, то наваливались на нее все вместе, рвали и вязали в снопы, клали на сани про запас.

Никаких особых приключений не было. Мы шли с лошадями впереди, гуськом друг за другом, а остальные по нашим следам. Чем ниже спускались по Витиму, тем дальше отходили горы, а падь расширялась. На ночлег останавливались, когда начинало темнеть. Мы уже приспособились быстро расчищать место для табора и разводили костер. Михаил и Панелеймон снимали все с коня, распрягали и устраивали лошадей. Пока те паслись на ветоши, Гошка и Гурьян заготавливали дрова на ночь для пожога. Я сразу устанавливал таган и таял воду, месил тесто и начинал печь лепешки. На ужин мы делали заваруху или галушки. Заваруху делали так: кипятили воду, доводили ее до вкуса солью. В одну руку я брал небольшую лопаточку, сделанную из березы, а левой рукой сыпал муку в кипящую воду, помешивая ложкой, пока она не загустеет, как каша, и ели мы эту кашу лопаточками, запивая чаем. Лепешки пеклись в основном на утро и обед. Начался декабрь месяц: дни стали очень короткие, а ночи длинные, поэтому в обед останавливались ненадолго, быстро кипятили чай, пили его с лепешками и быстро отправлялись дальше в путь. Вечером было опасно идти, когда трудно различить, где хороший лед, а где тонкий. Впереди идущий шел с увесистой палкой и проверял лед, стучал по нему. Если была пустота, то мы осторожно обходили опасное место, чтобы не провалились лошади и не переломали себе ноги. Такие места обычно бывали на перекатах, где лежали россыпи камней со щелями, и кони там ломали ноги. Они у нас были обречены на закол, если бы мы дошли до места и стали мыть золото. До этой поры мы очень берегли лошадей.

Нас все время одолевали мысли, найдем ли мы золото. Гошка строил разные планы, вечерами на остановке, он мечтал:

— Вот как намоем золото, достанем паспорта, то поедем в Хабаровск. Захвачу свою жену Валю и устроюсь на строительные работы. Город молодой, строится, работы там много. И с питанием проблем мало, будем рыбачить, ловить рыбу: кету, горбушу, икру добывать будем. Пантелеймона отправим в Пензенскую губернию. Он заберет там свою семью и тоже приедет к нам в Хабаровск. А ты, Андрей, сосватай у Захара Катю и тоже в Хабаровск. Вот и соберется наша артель снова вместе.

Поход наш продолжался дальше. Все мы уже привыкли к морозу, и никто не простужался. 15 декабря мы пришли к устью Калара, вышли с правой стороны пади и очень обрадовались. Гошка и Мишка закричали:

— Ура! — и запрыгали.

Все были рады, что дошли до устья Калара. Потом повернули и пошли вверх против течения. Горы раздвинулись километров на 10, луга были большие, но с перелесками. Тайга целая, нет ни порубок, ни даже следов, ни стойбов, оставленных якутами. Стойбы – палки толщиной сантиметров 6 и длиной метра 4,5. Палки поставлены кругом. На них потом набрасывали или натягивали звериные шкуры и получалось жилье. Посередине его устанавливали таганы, варили на них, как буряты. Вверху оставляли отверстие для выхода дыма, а когда ложились спать, то его закрывали. Мы удивлялись, почему нам не встречались эти стойбы. Потом мы узнали, что у местных жителей осень и начало зимы – сезон охоты на белок. Белка находится больше на вершинах падей, где по увалам растут сосна и кедр и есть орехи. В лесах прятались так же другие звери: сохатый, изюбр, дикая коза. Росомаха и рысь охотились за козами и кабаргой. Поэтому мы и не могли наткнуться на якутов или ороченов: они ушли на добычу пушнины. У якутов был еще такой обычай, если замечали, что идет большая артель, то уходили в сторону, чтобы не встретиться.

Поднялись мы вверх по Калару и остановились на ночлег. Все были бодры и уверены в успехе, уныния еще не было, хотя с момента выхода из Зилова уже прошел целый месяц. Еще дней восемь попадалась нам ветошь по берегам реки. Но на девятый день падь сузилась, луга и ветошь исчезли, стали попадаться следы кочевников, которые уходили в сторону от реки. Я предложил пойти по следам и встретиться с якутами, завязать с ними дружбу, возможно, помогли бы нам с продуктами, но остальные не поддержали меня, торопились добраться до золота.

Так мы продолжали свой «слепой» поход. Это мы его потом назвали «слепым», когда он безрезультатно закончился, потому что шли без проводника, только по «бабушкиным сказкам».

Когда прошли 15 суток от устья Калара, муки осталось только два кулечка, и мы решили одного коня заколоть на мясо, а лепешки печь не каждый день, а через день-два. В обед заваривать болтушку, вечером и утром варить суп с кониной. Начался январь, но погода нам благоприятствовала: не было ни ветров, ни буранов, но муки было мало, травы тоже попадалось мало, а горы сдвинулись, и Калар шел, как в щели, давая большие кривули. Иногда мы примечали какую-нибудь высокую гору, пройдем целый день, посмотрим назад и оказывается, что мы от нее почти не ушли. Утром эта гора была прямо, а вечером немного позади, а проходили 30-35 километров за день, ведь в январе дни начали прибывать.

В середине января мы остановились в недоумении, потому что русло Калара раздвоилось, и по которому рукаву идти мы не знали. Время было обеденное, мы решили попробовать выжечь яму, а Гошку отправили с ружьем посмотреть, куда возьмет направление эта рассошина. Мы держали ориентир на юго-восток, а рассошина почему-то поворачивала круто на Запад.

Выбили яму, оказалась галька с песком. Порода была не настоящая, не золотоносная, но во всех трех лотках, которые мы смыли, везде были знаки золота. Это говорило о том, что настоящее золото было где-то недалеко.

Вернулись мы на табор, положили пожог и пошли отдохнуть, стали строить планы, что делать дальше. Муки оставалось всего лишь полпуда. Тут-то мы и повесили наши головушки. Мы были в каком-то оцепенении, что не достигли цели, не нашли золота, но было жаль и свои жизни, нас уже донимал голод. Гошка сказал:

— Ну что же, пусть выскажут свое мнение семейные Гурьян и Пантелеймон.

Все посмотрели на них. Гурьян нехотя первым предложил брать направление домой:

— Жалко мне семью, ребята еще маленькие, их у меня пятеро, три сына и две дочки. Старшая дочь — инвалид, хромая.

— Я с ним согласен, неохота безо времени умирать,— поддержал Гурьяна Пантелеймон.

Мы, холостяки переглянулись между собой, и я ответил:

— А нам жаль вас, а особенно ваши семьи. Будут потом проклинать нас, что втянули вас в это дело.

— Необходимо вернуться, иначе — голодная смерть,— добавил Гурьян,— ни летних стойбищ якутов, ни следов даже нет.

У нас забегали мурашки по коже, мы испугались и решили повернуть домой, но впоследствии выяснилось, что не дошли мы всего один переход до богатого золота.

После Гражданской войны в 1925 году один мой родственник рассказал, как он охотился на белку в тех местах и находил ямы золотоносные под самым Яблоневым хребтом. Но он не был специалистом, и его это сначала не заинтересовало, но когда он узнал, что я был в этих краях и искал там золото, то предложил мне пойти с ним. Но у меня уже была семья, четверо детей. Я стал советоваться со своей женой, моя Екатерина Захаровна ни в какую не согласилась, и мне пришлось выбросить все мечты о золоте из головы. А когда в 1927 году мы были уже в Хабаровске, то я узнал из газет, как открыли в истоках Калара очень богатое золото.

Начало светать, а мы все не могли решить, что делать дальше. Я уже покаялся, что взял этого Гурьяна. Сердцем чувствовал, что надо идти вперед, и все четверо были такого же мнения, но Гурьян ни в какую не соглашался. Пришлось нам, помимо своей воли, сворачивать домой. Гурьян начал меня расспрашивать:

— В какую сторону нам свернуть, чтобы выйти домой?

— Прямо на юг,— ответил я,— и нисколько не сворачивать.

— А почему ты так в этом уверен?

— Я помню еще ученическую карту по географии. Помню Яблоневый хребет и реки, которые с него берутся. Одни текут на восток в Амур, а другие, как Олекма и Витим — на запад, в Лену. У меня хранится небольшая схема на клочке бумаги, как мы пошли из Зилова и в каком направлении. Получается форменная конская подкова. И отсюда, чтобы соединить концы подковы, надо идти прямо на юг.

Я показал всем бумагу с нарисованной схемой, и все согласились со мной.

Инструмент сложили в приметном месте, сани бросили, а коня решили еще провести дня два, потому что оставалось еще немного мяса от первого коня. Мы оставили свой табор и пошли в гору на юг, но имели в виду вернуться, поэтому делали затесы на деревьях.

Снег становился все глубже, идти было все труднее и труднее, тем более, что приходилось подниматься все время в гору. На горизонте виднелись голые скалы, которые называли гольцами, на них не было никакой растительности. Снег там лежал до июля и августа, а на некоторых вершинах вообще не таял. На второй день мы подошли к этим гольцам, остановились на ночлег, решили заколоть второго коня, мясо у нас уже кончилось, чувствовалась огромная усталость. Мясо мы переварили, чтобы выбросить кости и не нести лишний груз. Гошка пошел охотиться, он видел следы сохатого, но убил только глухаря. Мы его обработали, как и коня, решили хорошо поесть и отдохнуть, предстоял трудный переход через хребет.

Тронулись мы в поход уже без коня, разместили мясо по котомкам, а из кожи сделали наколенники, штаны у всех продырявились. Они сильно рвались, когда мы шли в ельниках, которые встречались по марям (отлогое угорье, покрытое лесом).

Около гольцов снег стал еще глубже, доходил до колен и выше, идти было очень трудно. Продвижение вперед стало наполовину медленнее, чем когда мы шли по реке. Расход продуктов пошел быстрее, а силы наши таяли еще быстрее. Тут мы стали впадать в уныние. Уж на что Гошка всегда был веселый и разговорчивый, и тот стал задумчивым. Он сетовал на то, что ему не удавалось подстрелить зверя.

На 12-й день ходьбы от рассошин с Калара мука и мясо у нас кончились, остановились на ночлег, а еды никакой нет. Скипятили воды, посолили ее, попили горяченького и с этим спать улеглись. Утром попили горячей водички и пошли. Снег все время был до колена, шли гуськом, через полчаса менялись, через километр или два стали делать привал, отдыхать, потому что не было сил идти по глубокому снегу. Бредешь, как в воде, ноги еле волочишь.

На третий день такой ходьбы Гурьян и Пантелеймон совсем ослабли, идти были не в силах, а когда остановились на ночлег, то пошел разговор о дальнейшем. Гурьян сказал:

— Вы идите завтра одни, может быть, наткнетесь на кого-нибудь, то вызволите нас, а у нас идти нет сил.

Мы подумали и решили согласиться. Нарубили им побольше толстых дров, велели все время жечь костер. Попрощались со слезами, и они остались на месте, а мы втроем двинулись вперед за спасением себя и своих товарищей. За этот день мы прошли много, верст десять, а перед вечером Гошке посчастливилось убить белку, и мы хорошо поужинали и с собой половину мяса взяли в запас. На второй день шли упорно вперед, вернее не шли, а еле плелись. И вдруг перед вечером я заметил далеко, в перелеске на высокой лесине крупную черную точку, но не на вершине дерева, а в его середине. Птица, не птица, но размером больше птицы. Показываю ребятам и говорю:

— А не лабаз ли там?

— Где, где?

Мои товарищи ничего не увидели, уже начинало смеркаться, Гошка совсем выдохся и сказал:

— Все, не могу больше идти, давайте останавливаться на ночлег.

— Обожди, давай еще немного пройдем,— ответил я.

Гошка наотрез отказался, но я продолжал настаивать, и мы снова поплелись к этой точке. Прошли еще саженей 200, и я окончательно убедился, что впереди маячил ороченский лабаз с продуктами. Мы начали напрягать все силы, чтобы добраться до него. Уже стемнело, а надо было пройти еще с километр. Шли мы, наверно, еще часа два и все-таки дотянули, благо, что местность пошла под гору.

В полной темноте подошли к этому месту. И действительно, это оказался орочонский амбар-лабаз, в который складывался запас продуктов. Хотя он был высоко, сажени две от земли. Он был расположен на деревьях, которые ровно срезаны. Из них сделаны столбы, на которые положена обвязка, а на обвязке срублен лабаз, длиной сажени две, шириной одну, а высотой с метр, покрыт корой лиственницы, в середине дверка.

По следам мы быстро нашли лестницу, поставили ее с большим усилием, так как были уже измотаны до беспредела. Гошка поднялся, а там — замок, он сумел его вырвать. Открыли лабаз и увидели там и муку, и крупу, мороженое молоко в берестяном турсучке, летнюю одежду и пушнину. Взяли мы пуд муки и крупы, стали варганить заваруху. Я сказал:

— После голодовки сразу много есть нельзя. Можно заработать заворот кишок. А это верная смерть.

Немного поели, и я убрал остатки.

— Потом еще поедим, когда это уляжется.

Сварили еще каши, и так три раза ели помаленьку, потом улеглись спать, как убитые, и костер наш прогорел. Когда уже совсем замерзли, то проснулись, подправили костер, сделали заваруху, попили молока и снова заснули.

Утром я состряпал лепешек, согрел оленьего молока, поели и пошли выручать своих товарищей. К вечеру по своим следам дошли до них, а старики уже и подняться не могут. Мы начали их откармливать: по болтушке молока и по лепешке. Всю ночь их откармливали, спать только под утро легли. До обеда отдыхали, потом пошли к лабазу все вместе. Взяли там еще молока и крупы, наладили котомки и в путь. На шестой день вышла наша речка в большую реку. Ребята спросили:

— Что это такое? Куда мы вышли?

Я ответил:

— Это, наверно, Олекма. Тут не может быть другой реки. Но почему же мы не заметили купеческой тропы, которую должны были переходить?

Жеребцов сказал:

— Я третьего дня видел тропу, а на ней конские следы. Вы тогда шли рекой, а я стороной увалом.

— -Какого же ты черта не сказал? — поднялся я на него,— Это и есть купеческая тропа, и надо идти к ней. Потом мы выйдем по ней на Русь.

Мы повернули обратно и на второй день дошли до тропы. Действительно, это оказалась настоящая торная конская тропа. Мы пошли по ней, перевалили через хребет и еще шли 10 дней. Однажды под вечер увидели свежий конский след и порубку, а это значило, что где-то недалеко есть жилье. Мы быстрее пошли дальше. Вскоре услышали собачий лай. Тогда собрали последние силенки и давай вперед. Через час собака залаяла громче. Мы вышли на берег и увидели небольшой барак. Подошли к нему, собака напустилась на нас, но тут из барака вышел человек:

— Кто такие?

— Золотоискатели, пустите за ради Христа, погреться и переночевать, и главное — поесть. Мы голодные, который день без еды идем.

— Откуда идете?

— Издалека.

— Ну ладно, заходите.

Барак оказался небольшой, а хозяин пожилой. Он поставил котел на огонь, надолбил льда и стал греть чай.

— У меня рыба есть, могу накормить.

— А далеко ли тут прииск?

— Верст двадцать, двадцать пять.

Мы об этом прииске уже знали и надеялись встретить там знакомых. Сварилась рыба, хозяин отрезал по кусочку хлеба.

— Больше нету, весь вышел. Надо завтра ехать на прииск за хлебом.

Мы и этим были довольны, наелись рыбы, напились чайку и залегли, как убитые, спать. Утром старик еще сварил нам ухи. Я спросил:

— Как нам на прииск выйти?

— Да дорога отсюда одна. Идите прямо по ней, она и приведет вас куда надо.

Был уже конец марта, снег растаял, идти стало легко, ноги не вязли в снегу. Хозяином прииска был Туркин. Мы о нем были наслышаны. Пришли мы на прииск еще за солнце. Мне нужно было найти старого знакомого Наврацкого. Я стал спрашивать у людей, кто его знает, где его барак. Одна женщина показала. Подходим, а он сам выходит во двор и сразу узнает меня:

— Что, все-таки не пошел служить?

— Нет, не больно манит солдатская лямка.

— Ну, ладно, заходите, гостями будете, а я пойду еды поищу. Поди голоднехоньки? Располагайтесь, отдыхайте!

Он взял мяса, хлеба, рыбы, две бутылки водки. Когда вернулся, то велел нам затопить печь. Порубил мясо и поставил варить. И только когда сели за стол он стал расспрашивать, где мы ходили и что нашли. Всей правды я ему не сказал:

— Да вот на разведку ходили, но не нашли ничего, а сами чуть жизни не лишились.

— Иди к Туркину завтра, ему нужны люди. Он наметил разведку в одной пади.

Весь вечер мы прогуляли, нашлись еще знакомые из Зилово, принесли водки и закуски, канителились до полуночи. Утром Гурьян собрался уходить домой, зиловские дали ему хлеба на дорогу и рассказали, что до Могочи всего три дня ходу. Он ушел, а я пошел к Туркину просить работу. Хозяин сказал:

— Мне надо разведать одну падь. Надо человека четыре.

— Нас как раз четверо.

— Шурфовать будет стоит по рублю с четвертью.

— Хорошо,— ответил я,— давайте книжку, продукты, инструменты, а шурфовать мы умеем.

Он дал мне заборную книжку, выписал ордер кладовщику на продукты и инструмент. На второй день мы отправились за 10 километров. Нам указали, где закладывать шурфы. Но первым делом надо было обеспечиться жильем, и мы за два дня срубили барак, а потом стали закладывать шурфы. Грунт оказался хорошим, сверху был леденистый торф, а потом пошла галька, и мы стали класть пожоги. Проработали недели две. Вдруг приехал орочон и стал жаловаться Туркину, что у него разворовали лабаз. Когда мы нанимались, то я предупредил Туркина, что мы взяли продукты в лабазе у орочона. Если будут искать, то пусть скажет, что мы у него работаем. Поэтому, когда орочон начал жаловаться, то Туркин успокоил его:

— Ладно, не волнуйся, эти воры здесь. Они тебе за все заплатят.

Он отправил орочона к нам:

— Ваша были на лабазе моем? — спросил нас орочон.

— Были.

— Муку брали?

— Брали 7 кульков муки, 2 кулька крупы, 2 круга молока.

— Ну ладно.

Я расписался в книжке и сказал:

— Езжай, получай у хозяина деньги.

Так мы рассчитались за продукты, взятые у орочена. Шурфы наши подошли к концу, пошла золотоносная порода, и я поехал на стан к хозяину, доложил, что ему надо снимать пробы. Он спросил:

— Так вы, наверно, сами пробовали?

— Пробовали, но что-то не очень хорошее.

— Ладно, поедем пробовать, все равно надо ехать.

Приехал он на второй день. Все пробы просмотрели, но золота было очень мало.

— Завтра пришлю лошадей забрать инструмент,— сказал Туркин,— а ты приходи в контору за расчетом.

Получили мы по 15 рублей на руки. Думали идти в Усть-Ундургу, но тут Наврацкий нашел в одном месте золото в русле реки. У него артель была полностью организована, но он мне потихоньку сказал:

— Доставай ковш и идите вверх по Олекме, влево будет небольшая речка — отпадок, идите по ней и увидите нас.

Мы собрали инструмент, кое-что купили у Туркина, а когда дошли до Наврацкого, то его артель уже мыла. Мы тоже начали пробовать, я отмыл один лоток, золота оказалось две доли. Взяли с другого места – там две с половиной, можно было мыть. Мы установили бутары и начали мыть, а когда в конце дня замерили, то оказалось по полтора золотника на человека. Мы остались и проработали неделю, все шло хорошо.

Однажды вечером организовали ужин с выпивкой, но когда я закусил, то меня стошнило, а потом всего затрясло. Эта тряска продолжалась всю ночь. Наутро я так ослаб, что не мог работать, пролежал весь день. На следующий день поднялся, а вечером снова затрясло. Так я стал болеть через два дня на третий. То работаю, то лежу. Артель мыла все так же 10 или 12 золотников в день. Проболел я с неделю, пил всякую дрянь, но ничего не помогало. Тогда я сказал ребятам, что решил идти на Русь. Мишка спросил:

— А как ты один пойдешь? Я тоже пойду с тобой.

Гошка заявил то же самое, и Жеребцов. Тогда решили все вместе идти. Надо нам было отдать долг Юрченко 100 рублей.

Продали ковш одной артели, инструменты, лопаты, кайлы, взяли продуктов на три дня и пошли. Нам надо было подняться в вершину Нерчугана, а потом идти вниз до Алексеевского ключа, где мы когда-то работали вместе с Андрияном. Прошли ключ и пошли на Усть-Ундургу. На второй день проходили мимо озера, в котором я заметил траву троелистку. Попросил Мишку нарвать ее. Потом заварил эту траву и стал пить настой из нее. Мне сразу стало легче. Я попил всего два дня, и меня перестало трясти.

Добрались мы до Усть-Ундурги, встретились с семьей Юрченко. Я отдал остаток травы троелистника жене Захара и сказал ей, что она хорошо помогает от лихорадки. Захар в это время как раз собирался подыскивать работу. Мы решили ехать с ним вместе. Он нанялся на железную дорогу дерновать насыпь, рыть кюветы и укладывать канавы камнем. Мы проработали недели три, все шло хорошо, заработок получился по 2 рубля в день.

Был май 1914 года, уже стояло тепло, жили мы в палатке. Однажды после обеда мы отдыхали. Я лег в палатке один, а ребята на воздухе, под деревьями. Вдруг подходит дрезина, в ней жандарм с двумя охранниками. Он спрашивает у Захара:

— Чья здесь артель?

— Моя,— спокойно ответил Захар

— А как фамилия твоя?

— Юрченко

— Где твои люди?

— Везде, вот в палатке, и там, под кустами и деревьями. А вам кого надо?

Жандарм ничего не ответил, зашел в палатку и спрашивает меня:

— Как твоя фамилия?

— Дуботолкин Иван.

— Ага! Вот тебя нам и надо! Собирай немедленно свои вещи!

Я схватил котомку, и они погнали меня на дрезину. Больше никого не спросили, взяли меня одного и повезли на станцию Сбега. Я думал: «Все, кончилась моя свободная жизнь, как перелетной птицы. Не летать мне вольной пташкой по лесам». Больше всего я боялся побоев и пытки и решил сознаться во всем сразу по чистой совести.

1«   ‹8›   ‹9›   ‹10›   »16

На страницу автора