|
|
На страницу автора
1«
‹5›
‹6›
‹7›
»15
Толстиков Николай Александрович
Угар
Глава шестая
семейная сага
Иван, проснувшись, долго не мог понять, где находится. Одно было ясно: лежал он на голом полу, потому как спина затекла и ныла, а рядом шибало в нос из помойного ведра, выворачивало внутренности. Сверху навис закопченный, облепленный слоями черной паутины потолок. Ивану показалось – протяни руку и достанешь до него. Окатышев кое-как сел на полу, оперся ладонью и тотчас брезгливо затряс рукою – она угодила в чей-то растекшийся по половице смачный плевок.
За грязной стеною русской печи звенела посуда, кто-то бормотал невнятно. Иван, превозмогая страшную раскалывающую голову боль, пополз на шумок. На кухоньке, освещенной тусклым светом из крохотного оконца и еще более тусклой лампочкой под потолком, среди всякого хлама ворожил над тазиком Славик Пепелушко. Окатышеву стало ясно, у кого он в гостях…
Потолок вросшей по самые подоконники в землю избушки заставлял двухметрового Славика двигаться по кухне скрючившись. Но хозяин жилища не унывал и приветливо улыбнулся Ивану. Незнакомый со Славиком наверняка бы поперхнулся и остолбенел от его улыбки – потому как дополняли ее огромные, по плошке, студенистые, потусторонние глаза. Глубокие морщины прорезали все узкое личико Славика: и щеки, и низкий лоб. Вдобавок – длинный, с горбиною, нос. Но Славик – ровесник Ивану был рубаха-парень, недаром к нему частенько заглядывали со всей округи малоимущие любители выпить. У Пепелушки постоянно бродила на печной лежанке четвертная бутыль браги – дьявольской смеси из черт знает чего. После стакана-другого мужики дурели, устраивали пляски с диким криком и топаньем под обшарпанную гармошку хозяина. Бедная избушка ходила ходуном…
Прежде милиция «накрывала» Славика, штрафовала. Заходили двое молодых, хороших, держась за башки: «Выручи! Знакомые люди к тебе послали». И Славка – добрая душа бац целую бутыль с печи на стол!
Только штрафом его не испугаешь, он уж пуганый. Работал шофером на хлебовозке, развозил хлебушек по окрестным деревням. А за ворот заложить никогда не отказывался. Гонял, бывало, свою машину адски, хлеб вылетал из высокого короба кузова целыми лотками… Ехал как-то трезвый, задремал за рулем, и пошла хлебовозка за обочину. Рядом со Славиком продавщица сидела. Испугалась, выскочила из кабины, а нет бы оставаться ей на месте. Машина медленно завалилась набок и железным коробом прихлопнула продавщицу насмерть. Славик, видя такое дело, бросился бежать, сам не ведая куда, закопал в лесу водительское удостоверение и потом трое суток отсиживался в подполье избушки, пока его не нашли и не вытащили.
Отмотал он срок, вернулся, за время отлучки стал вдовцом. Кочегарил теперь, в будни бродил весь в копоти, а по воскресеньям посещал баню. Как «белый» человек…
Иван разглядел, что делал над тазиком Славик. Он, слив туда из бутылочек клей «БФ», взбивал гущу. Вытащив черными, как у негра, руками студенистый комок, Славик отжимал его:
– Чичас, поправишь головушку!
Ивана чуть не вырвало. Он не мог вспомнить, как все-таки затесался к Пепелушке. В ресторане вроде б и пили много, но не «разбирало»… Иван припомнил подробности подслушанного разговора и опять стало муторно на душе. Сволочи же Налимов с Гренлахой! Он задохнулся от гнева. А погоди… Варька-то?!
Иван выбежал из избушки как ошпаренный.
Дома Варвары не оказалось. Иван, держась за косяки распахнутой двери, еле отдышался, пот катил с него в три ручья. Он посмотрел на часы: времени около полудня. Варвара на работе. А что ночью было?! Иван подбежал к кровати, сдернул одеяло, сворошил простыню. Ноздри его чутко раздувались, пытаясь уловить чужой запах.
«Что, я совсем свихнулся?» – одернул себя Иван. Опустившись на кровать, он вновь поднес к глазам часы: на три с лишним часа опоздал на работу. Но перед глазами промелькнула смеющаяся харя Васьки Налимова, ненавистная, и Иван плюнул на все. Он знал, где у Варвары в ухоронке лежит спиртное. Никогда прежде не трогал женину заначку. Оказалось – пара бутылок водки. Спрятав добычу за пазуху, он широкими шагами направился обратно к Славику. «Катись все к едрене-фене!»
У Пепелушки уже новый гость заседал – Алик Рукосук. Мужики, видать, приняли зелье, приготовленное Славиком, и теперь сидели друг против друга с налитыми кровью глазами. На Ивана и тот и другой подняли столь бессмысленные взоры, что он грешным делом подумал – уж не в дурдоме ли очутился.
Но Иваново подношение привело Славика и Алика в чувство.
– В переделки все в какие-то попадаю,– заявил Рукосук, выходя из состояния «анабиоза».– Не везет мне…
А везло ли когда Алику? Он, как и Пепелушко, из детей, эвакуированных в Городок в годы войны, не помнящих ни роду, ни племени. У него была такая же, как у Славика, безумная мать, лишь разница в том, что одна ни с того ни с сего кукарекала петухом, а другая грозила встречному и поперечному кулаками. Алик в сотню раз талантливее Славика, дока в радиотехнике, подобного ему спеца в Городке не сыскать, но… до первого стакана. Дальше жизнь и судьба их абсолютно схожи, оба мужика неприкаянные, оба черные кочегары-углеглоты. Единственная разница – Пепелушко в худом, но своем кровном углу живет, а с Рукосуком опять все не слава Богу…
Комнатенка у Алика есть – в деревянном коммунальном доме каморка, притулиться можно. Пока Рукосук в очередной раз пребывал в лечебно-трудовом профилактории, комнатенка, запертая на замок, исправно поджидала хозяина. «Подлечившись», Рукосук вернулся, да и при деньгах. У винной лавки любой околачивающийся клялся Алику в верной любви и дружбе – и финансы Рукосука таяли вешним снегом. В каморке разводить застолья соседи не позволили. Пришлось Алику с собутыльниками перебазироваться в подвалы ПТУ.
Деньги иссякли, алкаши разбежались, остался Алик на бобах. Нашлись добрые люди, предложили бедняге: сдай нам свою комнатенку месяца на три – мы тебе деньжонок дадим и бутылку водки впридачу, а пока в подвале училища поночуешь, лето на дворе.
Алика, наверное, водка особенно прельстила, и он без колебаний согласился.
Лето пролетело, отдождила осень, с белыми мухами пришел Алик в свое жилище. А ему – подожди, мол, еще! Алик в праведный крик ударился. Вышвырнутый за ворот на площадку, закрытые двери принялся штурмовать. Увез его наряд милиции.
Алик поутру снова попытался пойти на абордаж за свое кровное и опять угодил на казенный ночлег.
Пошел он жалиться в горсовет, даже председателя исполкома за рукав умудрился притащить. Трое детей, мал мала меньше, у квартирантов, на улицу, глядя на зиму, не выгонишь: законы еще старые были. Да и Алик махнул рукой – пусть пока ребята подрастут, сам отправился зимовать в подвал училища. Здесь он сантехником заделался. Лафа! Переспит ночь в подвале, свернувшись калачиком на подержанном, с выпирающими ребрами пружин матраце, на котором семеро умерло. Батарея бочок мужичку пригревает. Много ли человеку для счастья надо?! Работа тут же, шаг шагнуть.
Пытался директор училища к особе Алика снизойти, нормальные условия для сна ему создать. Но только одну ноченьку Рукосук блаженствовал на чистых простынях и подушках, укрывался одеялом в ослепительно белом пододеяльнике. К другой ночи всего этого добра и в помине не было – Алик загнал его по дешевке старухам. И все отступились от него, пусть спит как знает.
Ребята уж те подросли, а Алика все равно «прописали» в подвале пожизненно!
– Надоело там жить… Духота, крысы, того гляди, сожрут, камень кругом. Лампочка под потолком светит, как за упокой. Мне к солнышку охота! В комнатенке-то той моей в полдень светло, дух свежий. В окно выглянешь – душа запоет! Народ по улице бежит туда-сюда, птички чирикают… – тосковал теперь Алик.
– А-а, брось! – распрямился Славик и тут же треснулся лысой макушкой в потолок.– О-о-о!
Рукосук для Ивана всю жизнь был вроде придурка, на глаза попадался часто, примелькался наподобие бродячих собак и черных от времени палисадников возле домов. И «гансов», вроде Васи Деревянного. Лишь дважды удостоил Иван Алика вниманием. Раз накануне очередных «выборов», криво ухмыляясь, долго наблюдал он за Рукосуком: тот выделывал кривыми ногами замысловатые кренделя перед лозунгами, развешанными на стене Дома культуры, и хриплым простуженным голосом сипел:
– Голосуйте… Я голосую и сколько лет, а толку-то? И за тебя, падла! – Алик, подняв взор на ярко освещенные большие окна особнячка «мэра» города, истово погрозил кулаком!
Раскачиваясь, он другой рукой крепко сжимал тесемки сетки с трехлитровой банкой, где на дне булькало пойло.
«Шептанник! – подумал Иван.– Только один голос твой им и нужен, а сдохнешь, так и не заметят».
В другой раз Окатышеву потребовалась помощь Рукосука. Забарахлило электрооборудование машины, сам бился, не один механик до ломоты в глазах и в костях пичкался – все без толку. Кто-то присоветовал пригласить Рукосука. Искать Алика долго не надо: Иван только крикнул рано поутру в мрачное, веющее сыростью и плесенью, нутро подвала: «Рукосук!» – и тут же Алик откликнулся.
– Бутылку не пожалею, если наладишь! Но после дела! – Иван помнил наказ: для почина ни капли.
Алик хмыкнул, сморщился – не иначе с похмелья трещала голова, и приступил к работе.
Через полчаса все было готово. Иван глазам своим не поверил и будь на месте Рукосука другой человек, наверное, уважал бы его по гроб жизни. Но это Алик. Схватил бутылку, содрал зубами пробку и припал к горлышку, как изможденный путник в пустыне припадает к воде. Потом затараторил, понес околесицу. Иван выволок его за шиворот, как кутенка, за ворота гаража и брезгливо отряхнул ладони… Разве думал и гадал он тогда, что придется сидеть с Рукосуком бок о бок и пить из одного замызганного стакана. Да ни в жизнь!
Иван снова стал припоминать, как очутился вчера у Славика. Как, как?.. Время позднее было – куда податься, кто пьяному рад и пустит за порог? Так и оказался он перед хижиной Славика. Когда хозяин на его несмелый стук открыл дверь, Иван начал извиняться.
Пепелушко, разглядывая его блестящими, как рубли, в потемках глазами, остановил:
– Будь гостем… Ко мне просто так, без горя, не заходят.
…Задумавшегося Ивана уж давненько подталкивали под локти, подсовывая стакан, новоявленные приятели.
– Твоя очередь…
Водка обожгла ему глотку, ненадолго прояснила голову. Иван почувствовал прилив сил и злого веселья.
– Еще будет и на нашей улице праздник! – прохрипел он вполголоса, представив на мгновение рожи Налимова и Гренлахи. Потом все закрутилось… Окатышев потчевался какой-то гадостью, от которой аж глаза лезли на лоб и желудок выворачивало наизнанку.
Избенка вдруг наполнилась людьми в фуражках с красными околышами, Ивана куда-то тащили. Он упирался, брыкался, тыкал кулаками, метя в околоши…
Проснулся Иван под утро в вытрезвителе в чем мать родила, с крепко-накрепко прикрученными жгутами к топчану руками и ногами. Вскоре выпихнутый на улицу, он еще долго топтался возле крыльца, лязгая зубами от утреннего холода. Куда опять идти, податься? А если к брату родному?..
1«
‹5›
‹6›
‹7›
»15
На страницу автора
|
|
