ГЛАВНАЯ      АВТОРЫ

ПОИСК      МЕНЮ

1«   ‹2›   »12

Восхождение  ‹ Одоление

Булычёва Вера Андреевна

Одоление (1)

Пьян да умен — два угодья в нём
(Русская пословица)
Так ли это?

Сноровистые руки Веры ловко разгладили свежевыстиранную простынь, взялись за утюг. Она любила глажку, приятно было видеть, как после утюга остается чистая, ровная полоса, приятно свернуть проглаженную вещь и укладывать в ровную аккуратную стопку.

В окно ясно светило погожее осеннее солнышко, не яркое и не хмурое, а источающее ровное ласковое тепло.

Мужа она, накормив обедом, только что проводила на работу, старшая дочка в школе, скоро прибежит, младшая мирно посапывает в кроватке, и Вере, поглядывая на нее, было так славно, уютно на душе, что она невольно намурлыкивала себе под нос что-то нежное, доброе. Благодать...

Вдруг резкий стук в дверь. Открывая, Вера поспешила предупредить:

— Потише, пожалуйста, ребенок спит.

— Здравствуй, Вера, трудно мне говорить потише,— зашептала соседка Клава,— там, в подвале соседнего дома сейчас из петли вынули зятя твоего, Шикорова, удушился, а в кулаке записка: «В смерти моей прошу никого не винить». Милиционер, который труп снимал, прочитал ее всем людям. Их много там, в подвале было.

Все это соседка выпалила Вере скороговоркой. Вера почувствовала, как к горлу подкатил комок, а в ушах зазвенело.

«Вот это да!» — только и подумала.

— А сейчас где он? — еле выговорила она.

— Где, где, в морг, конечно, увезли, где еще ему быть?

— Надо к Кате бежать, а у меня Олюшка спит, и Наташа скоро из школы придет, подомовничай Клавушка у меня, будь добра, а я к Кате побегу, знает ли она? Обед Наташе на плитке, все готово, ты покорми ее когда придет, только не говори ничего, я ей потом сама все скажу, ладно?

— Ладно, ладно, беги не беспокойся, все будет, как надо. Ах ты, горе-то какое, а!

— Спасибо тебе, Клава, ну я побежала,— застегивая на ходу пальто и прикрывая дверь, успела шепнуть Вера. Спускаясь по лестнице, почувствовала, как плохо слушаются ноги, резвые быстрые ноги, всегда так легко носившие ее уже начинавшее полнеть тело, теперь как-то странно обмякли, ослабли. Но мысли все были там, у Кати, у ее любимой сестры — многострадалицы, прожившей восемнадцать лет с мужем-алкоголиком, матери четырех детей, девичьей лесенки от четырех до семнадцати лет. «Как они? Знают ли? Что с Катей? Что теперь будет? Что делать?» — вопросы вихрились, мысли путались, перебивая одна другую, и она спешила, спешила, заставляя свои плохо слушающие ноги нести ее быстрее.

Вот и улица Зеленая, вот и дом, и подъезд, она распахивает рывком дверь и видит Катю, родную, милую, скорбно склонившую голову на руки, сидя за столом. Все девочки окружили ее. Старшая, девятиклассница Валя, стояла рядом, обнимая мать одной рукой за плечи; Галя, ее погодок и классом младше, тоже рядом держит мать за руку; Танюша, второклассница, стоит на коленях на стуле рядом, пытаясь заглянуть матери в лицо, а четырехлетняя Леночка у ее ног, уткнула лицо в колени матери.

«Конечно, они все знают»,— сразу полоснула сердце жалость к сестре и племянницам. Вера осторожно подошла к ним, не зная, что сказать.

Катя сама подняла седую голову, долго и скорбно смотрела на Веру: сколько муки и боли были в ее глазах. Потом с трудом тихо сказала:

— Ну, вот и все, Вера, кончилась его жизнь, больше не придется тебе бегать и вызывать милицию, чтобы спасать нас от его пьяных драк. Все кончилось, все! — и она, упав головой на стол, резко и глухо зарыдав, завыла волчицей. Голова и плечи содрогались, а крик выворачивал душу:

— Боже мой, за что ты мне послал новое испытание!

— Мама, мамочка, не надо, успокойся, не надо так, мама! — наперебой закричали девочки. Таня с Леночкой дружно заревели, а старшие старались сдержаться, хмурились и кусали губы.

— Сколько горя вы от него натерпелись, и голода и холода, всего досыта, а теперь еще добавил страдания,— с горечью сказала Валя, повернувшись к тете Вере, а та поспешно закивала головой.

— Ладно, девочки, пусть мама поплачет, ей потом легче станет, дайте ей водички холодной. Принеси, пожалуйста, Галя.

Катя и сама пыталась взять себя в руки, остановить рыдания, но они душили ее. Стакан холодной воды был очень кстати. Выпив, она глубоко вздохнула, вытерла слезы и снова посмотрела на Веру.

— Что делать нам теперь, сестричка?

— Его в морг увезли, надо туда поехать, узнать, когда можно будет его взять. И на завод надо поехать, попросить рабочих могилу вырыть, гроб сделать, хоронить будем. Что же еще делать?

— Да, конечно,— тяжело вздохнув, глухо ответила Катя.— Его хоронить надо, а в доме ни копейки, одни долги. У тебя есть сколько-нибудь?

— У меня есть рублей тридцать, да с книжки сотню сниму, обойдемся. Ведь рабочие, друзья его, наверно, помогут?

— Ну ладно, Вера, ты как всегда меня выручаешь. Когда-нибудь и я тебе помогу. А сейчас так решим: я поеду в морг, узнаю обо всем, а ты съезди, пожалуйста, на завод, поговори там обо всем.

— Хорошо, Катя, я все сделаю, только вот девочки мои там с соседкой Клавой. Ты сходи к нам Валя, приведи их сюда, побудьте все вместе. Постарайтесь ни о чем таком не говорить. Я сама все хочу Наташе объяснить, когда вернусь с завода. Хорошо?

— Ладно, тетя Вера, не беспокойся. Я все сделаю, как надо,— сказала Валя.

— А я, мама, с тобой поеду. Мало ли что, помогу, если понадобится,— тихонько сказала Галя.

— Ладно, поехали, поддержка моя,— горько усмехнувшись, встала из-за стола Катя.

Ее когда-то красивое лицо прорезали ранние морщины, щеки одрябли, а в больших, добрых глазах застыла безграничная скорбь.

— Надень шапочку, Галя, а то ветер на дворе, застынешь. И ты, Валя, не форси, тоже одевайся.

Повязав туго платок, Катя первая широко шагнула за порог. За ней пошли старшие дочери. Вера, оглянувшись у порога, посмотрела на притихших у стола Таню с Леной и кивнула им:

— Сидите смирно, сейчас Валя придет, приведет Наташу с Олей, будете вместе играть, не плачьте. Мы скоро приедем.

На автобусной остановке ей повезло, она уехала первой. Завод был за городом, завод-гигант только строился, в будущем он всю страну снабдит легковыми автомобилями, знаменитыми «Жигулями». А сейчас его громадные корпуса только поднимались, но уже были видны издалека.

Шикоров Василий работал слесарем в цехе сборки, а как разыскать этот цех, Вера и понятия не имела. «Ладно, язык до Киева доведет» — утешила она себя. «Эх, Вася, Вася, в жизни колобродил, и умер не по-людски, а ведь какой умница был! Мастер — золотые руки, и к людям душевный. Все водка-злодейка, все через нее, пил, пил, по бабам шлялся, дети голодные, раздеты, разуты, а ему все нипочем, лишь бы напиться, вот и допился. Эх, Вася, Вася, красавец ты наш! Ведь как Катя любила тебя, всю душу тебе отдавала, а ты ничего не ценил и ничем не дорожил!» — горько думала Вера, представляя Васю лежащим в морге.

Вот и завод. В проходной Вера спросила, как ей пройти в цех сборки.

— Зачем вам туда? — просипел старик-вахтер.

— Мне нужно мастера или начальника цеха. Я сестра жены Шикорова Василия, который работал в этом цехе.

— Работал? А теперь-то что же не работает?

— Да, теперь он в морге лежит. Вот я и приехала договориться, чтобы приехали, помогли похоронить его.

— Ну, теперь все понятно, ладно, подожди, вызову тебе кого-нибудь, а на завод посторонним вход запрещен!

Вахтер стал звонить, долго и нудно вызывая нужный номер, а Вера вспоминала, как вчера Василий приходил к ней и плакал, жалуясь на судьбу, просил три рубля взаймы, а она ему жестко ответила:

— Первый раз твои слезы вижу, а сколько раз я Катины слезы видела, не счесть. Всю жизнь она от тебя плакала, когда ты по ресторанам с любовницами кутил, а ей детей накормить нечем было, когда девочки болели. Помнишь, Таня при смерти была, а ты с дружками пьянствовал, тебе и дела не было. Теперь старшие подросли и стыдятся, что у них такой отец. Говорят, лучше жить без него будем. Сами работать пойдем, а такого отца нам не надо. Вот до чего ты допился.

— Да, ты права Вера, но ведь я люблю Катю, я жить без нее не могу! — плача, говорил Василий.— А ты ничего в нашей жизни не понимаешь. Ведь ты не представляешь на какой службе я был, чем я там занимался, и что она сделала со мной эта служба. Она всю душу из меня вынула. Дай мне только три рубля, опохмелиться надо.

— Нет, я тебе ни копейки не дам,— ответила Вера.

И теперь она в этом раскаивалась и тоскливо думала: «Вот если бы дала я ему эти несчастные три рубля, возможно, он бы и не повесился. Зачем он это сделал? Почему?!»

Не могла она, молодая, здоровая, энергичная женщина, понять всю глубину пропасти отчаяния, в которую попадает человек, деградирующий в течение двадцати лет пьянства.

В молодости все было у него: ум, красота, карьера, некогда офицер, быстро поднимающийся в чинах, хотя и не на фронте, а в частях особого отдела, СМЕРШ. Были у нас такие в военные и послевоенные годы. Конечно, служба требовала большего напряжения, но зато платили хорошо, и в свободное время он позволял себе «отдушку», а проще забвение в ресторанной гульбе с доступными женщинами, с их извращенными ласками, после которых жена казалась пресной и скучной, а дети — надоедливыми помехами. Падение началось незаметно, исподволь. Один раз из-за пьянки опоздал на службу, другой, одно замечание, другое, потом и выговор. С горя еще пуще «хватил». И пошло-поехало. Вместо ожидаемого повышения понизили в должности, а самолюбие не могло с этим примириться, и забвение он снова и снова находил в водке, в разгуле. Что жена страдает от его измен, что дети лишены самых простых радостей, а порой элементарно голодают — это его мало трогало. Свои личные обиды захлестывали все. Чтобы понять до конца, как этот человек и многие подобные ему доходят до самой последней степени деградации и уходят из жизни, ничего полезного не совершив, хотя и могли это сделать, надо проследить его жизнь досконально, по ступенькам, что мы и сделаем впоследствии.

Теперь же вернемся к Вере, терпеливо ожидавшей у проходной, тем более что к ней вышел его мастер, пожилой. Коренастый, широкоплечий человек:

— Вы меня вызывали? Что там с Шикоровым случилось? — спросил он, выходя из проходной.

— Да, я сестра его жены, а он умер, повесился, вот приехала попросить, чтобы помогли похоронить, могилу и гроб соорудить.

— Надо, конечно, надо, а где его жена?

— Она в морг поехала узнать, когда его можно будет забрать.

— Ну что же, поговорю с ребятами, но послать мы их сможем только завтра с утра, а вам надо место для могилы выкупить, знаете, как это делается?

— Нет, никогда не приходилось.

— Съездите в похоронное бюро, там уплатите, сколько надо, и вам место выделят, а мы завтра с утра подъедем. Какой адрес у них?

Вера сказала адрес, мастер аккуратно все записал в книжку, покряхтывая и покачивая головой, а потом спросил:

— Что же, детишки есть у них?

— Есть, четверо.

— Эх, Вася, Вася, сколько раз говорил ему, чтобы бросал пить. Не слушал он меня…

— Все ему говорили, да никого он не слушал! — сердито сказала Вера.

— А мастер был добрый. Придет на работу пьяный, но я ему даю работу, знаю, что не подведет, и он всегда так сделает, что комар носу не подсунет. Иному и трезвому так ни в жизнь сделать! Руки у него золотые были и глаз верный.

— Да, были, все было, да вот все сплыло!

— А ты, девонька, не сердись больно, человек сам себе казнь учинил. Не каждый сможет.

— Жить надо, бороться, а не вешаться,— заспорила Вера.

— Ты сильно не горячись, со стороны легко судить, а в душу человеку заглянуть трудно.

— Ладно, я пойду, меня куча ребятишек ждет. Сестры четверо, да своих двое. Так вы не забудете? Пришлете людей?

— Не забуду, девонька,— помягчел мастер.— Передай сестре, пусть часам к девяти ждет.

Вера побежала к остановке, встречный ветер резким порывом распахнул пальто, растрепал волосы, и она задохнулась. Тревога и боль сжимали сердце: всех ей было жаль, и сестру с ее ребятишками, и повесившего зятя, и своих девочек, которые ждут ее, а больше всего мучил вопрос: как же теперь Катя жить будет, каково ей придется? Ведь хотя Вася и пил, но иногда и ей что-то давал, а теперь как жить на одну ее зарплату, ведь старшим девочкам школу закончить надо. Мать их мечтала, чтобы они и дальше учились: девочки способные, особенно Галя, которая с первого класса шла круглой отличницей. А что же будет теперь?

Ведь сама Катя, как и Вера, была учительницей, проработав в школе 5 лет, а потом из-за мужа и вынужденных частых переездов потеряла профессию. Теперь работала аппаратчицей на химзаводе. Заработки небольшие, а расходы… В этих тревожных мыслях и чувствах доехала Вера до улицы Зеленой. Подъезжая к дому сестры, увидела, как к ней стремительно бегут две девочки, которых она сразу узнала, ведь это две ее кровиночки: Наташенька и Олюшка!

— Мама, мамочка, наконец-то ты! А мы тебя ждем, ждем! — прижимаясь к ней, смотря большими черными выразительными глазами, сказала старшая Наташа.

— Мамочка наша, мамочка! — повторяла младшая белокурая Олюшка, схватив ее за руку.

— Ну, как вы тут без меня? — прижимая к себе дочек, тревожно спросила Вера.

— Ничего, мама, все хорошо. Тетя Клава нас покормила, а Валя сюда привела. Где же ты была, мама? Что случилось? Я спрашиваю у всех, а мне говорят, мама сама тебе все объяснит.

— Хорошо, Наташенька, я тебе все объясню. Понимаешь, у тети Кати большое горе, умер дядя Вася, и теперь ей надо помогать.

— Дядя Вася умер? Так ведь он не болел.

— Он умер внезапно, бывает и так. А что тетя Катя не приехала еще? — постаралась она переменить тему разговора.

— Приехала, она уже ждет тебя.

Взяв на руки младшую Оленьку и крепко прижав ее к себе, а Наташу за руку, Вера поспешила к сестре, ей хотелось хоть немного утешить ее. Войдя в комнату, увидела пять пар заплаканных красных глаз и поняла, что мать рассказала дочерям о том, что она увидела. «Надо хоть немного отвлечь их» — подумала Вера и, опустив дочку на пол, бодро начала:

— Ну вот, я обо всем договорилась с мастером, он твердо пообещал, что завтра утром к девяти часам придут рабочие. Их надо проводить на кладбище, а к этому времени место для могилы выкупить, в похоронное бюро съездить, там уплатить, и дадут место.

— Я же сказала тебе, что у меня нет ни копейки,— глухо сказала Катя.

— Ладно, пусть со мной поедет Валя. Я дам, сколько у меня есть, а потом с книжки сниму. Когда его можно будет взять?

— Сегодня вечером вскрытие будет, а завтра можно будет взять,— ответила Галя.

— Ну, вот завтра и возьмем. Евгений скоро с работы придет, я попрошу его, он и привезет. Нам домой пора, кто со мной пойдет?

— Иди ты, Валя, а потом сразу поезжай в похоронное бюро. Вот тебе бумага из морга. Там должны свидетельство о смерти выписать,— сказала Катя, вытирая слезы, которые бежали и бежали по щекам.

Вера со щемящим сердцем подошла вплотную к сестре, обняла ее.

— Катя, дорогая моя, держись, мужайся, посмотри на девочек, на младших, видишь, как им плохо. Ради них старайся держаться, конечно, тебе очень больно, но что же делать? Теперь ничего не изменить, терпеть надо и держать себя в руках. Не тревожься, мы с Евгением тебе во всем поможем, что в наших силах. Ведь надо еще и одежду купить, одеть во все новое, и водки на поминки, все сделаем.

— Спасибо тебе, Вера, сестренка моя дорогая,— обняла ее Катя и положила голову на плечо Веры, крепко прижимаясь к ней. Так постояли они минуту, две женщины, две матери, две сестры, охваченные одним горем и одной болью, поддерживая друг друга и ободряя.

— Скоро Женя с работы придет, пора и мне идти,— оглядываясь на своих дочек, промолвила Вера.

— Ладно, иди, я постараюсь держаться, не тревожься сильно, все выдюжим,— ответила сестра.

1«   ‹2›   »12

Восхождение  ‹ Одоление

На страницу автора