ЛИИМиздат — Библиотека самиздата клуба ЛИИМ

ВЕРСИЯ ДЛЯ КОМПЬЮТЕРОВ

     
 

ГЛАВНАЯ      АВТОРЫ

ПОИСК      МЕНЮ

 
     
 
     
 

   ‹2›   ‹3›   »12

Восхождение  ‹ Одоление

Булычёва Вера Андреевна

Одоление (2)

Встретились Катя с Васей 18 лет назад в танцевальном Доме офицеров, где под музыку оркестра по паркетному полу легко скользили пары в вальсе. Она, девятнадцатилетняя учительница, вчерашняя школьница, наивная и часто робеющая, скромная, но очень симпатичная, робко стояла у стены, любуясь танцующими парами и тревожно ожидая Его. И вот Он появился перед ней: стройный большеглазый, улыбающийся офицер, наклонил голову в легком полупоклоне, и она увидела близко волну русых волос и его руку, зовущую ее на танец. Катя легко кивнула и шагнула навстречу этой руке, он повел ее плавно и властно, и ей приятно было понимать его движения и двигаться в такт музыке и ему, ее ведущему.

— А вы легко танцуете,— сказал он ей первый комплимент.

— А вы легко ведете, ответила, улыбнувшись, она.

Потом они познакомились, танцевали еще и еще, а концу вечера он, как водится, пошел ее проводить. Вечерняя прохлада осеннего ароматного воздуха приятно освежила их, и ей хорошо было идти с ним рядом, слушать незатейливые анекдоты, смеяться, любоваться звездным небом и глубоко дышать свежим воздухом. «Вася, Василий, Василек — какое хорошее имя» — думала она, вспомнив популярную тогда песенку. «Что ж ты, Вася, Василек, хмуришься, невесел». «Нет, я никогда так не сделаю, как та девушка из песни, я для тебя все сделаю, чтобы ты всегда был такой же веселый, как сейчас, никогда не буду тебя огорчать»,— думала Катя, а он спросил ее:

— С кем вы живете, Катя?

— С родителями живу, с братьями, с сестрами.

— И большая у вас семья?

— Да, большая, нас детей, шестеро: четыре сестры и два брата. Правда, младшие еще совсем маленькие. Вере — десять лет, а Вите — три годика, но старшие уже самостоятельные. Аня уже замужем, я работаю, а Мария в техникуме учится, брат Гриша семилетку кончает.

— Да, богатая у вас семья, а родители чем занимаются?

— Папа на стройке прорабом работает, а мама домашними делами — детьми и хозяйством. Ведь мы и корову держим и свиней, и огород, надо же прокормить всех нас.

— Да, конечно, завидую вам, что у вас такая большая хорошая семья, а я вот один мыкаюсь. Мама и сестра в далеком Таганроге и редкие-редкие письма от них. Пора бы свою семью заводить, да вот невесту никак не найду.

У Кати сладко защемило в груди, но она испуганно подумала, что он слишком рано заговорил об этом, и она ответила:

— Ничего, найдете еще себе невесту, какие ваши годы…

— Мне двадцать пять уже. Годы бегут быстро, а вам сколько?

— Мне девятнадцать.

— Где же вы работаете?

— Учительницей.

— О, это очень хорошо, я с детства люблю и уважаю учителей. Моей любимой учительницей была Людмила Ивановна, она математику у нас преподавала,— и он начал с увлечением рассказывать о своей любимой учительнице, а Катя тревожно думала: «Что это такое? Неужели это Он? А почему бы и нет? Но ведь нельзя же так сразу, ведь я его совсем не знаю».

Катя старалась держаться строго, а вот и родной дом, спасительная калиточка.

— Ну, вот я и дома, спасибо, что проводили,— бодро сказала Катя.

— Как, мы уже пришли? И вы сейчас покинете меня? Но мы не можем так просто расстаться. Когда же мы встретимся?

— Еще раз когда-нибудь вместе потанцуем.

— Почему когда-нибудь? Я так не могу, я должен точно знать, когда увижу вас. Вы придете в следующую субботу?

— Не могу точно сказать, возможно, и приду,— тихонько ответила Катя.

— Нет, вы обещайте мне точно, тогда я спокойно расстанусь с вами. Вы мне очень понравились, надеюсь, вы понимаете это?

— Да, я понимаю... Ну, хорошо, я постараюсь прийти в следующую субботу. А сейчас до свидания. Родители могут нас услышать. Отец обычно не спит, дожидается. И может быть, и сейчас слышит нас. Так что вы не обижайтесь, пожалуйста,— и Катя подала руку на прощание.

Он бережно взял ее руку двумя своими, осторожно погладил и вдруг, наклонившись, поцеловал.

Кате стало неловко, ей впервые поцеловали руку, и она, поспешно открыв калитку, шагнула к дому.

— Катюша, я очень буду ждать вас! — услышала она громкий взволнованный шепот, но быстро открыла дверь и вошла в темные сени. Потом остановилась, прижалась к стене, глубоко дыша. В висках у нее стучало. «Что же это? Что? Как мне быть? Что будет со мной?».

Глубоко вздохнув, она вошла в дом и сразу услышала голос отца:

— Катя, это ты?

— Я, я, папа, спи, не волнуйся, все хорошо,— она быстро прошла в свою комнату, разделась и легла, но долго не могла уснуть, вспоминала его улыбку, ласковый взгляд, тепло его рук, и это ощущение от поцелуя, как будто к чему-то обязывающее и ее. К чему? Задача со многими неизвестными была перед ней.

…Ах, Катя, Катя, чистая, добрая душа! Если бы ты знала, если бы ты могла представить себе хоть маленькую частицу того, что тебя постигнет от союза с Васей, какое великое горе ляжет на твои хрупкие плечи и на твоих родных, и на твоих будущих детей, ты бы с ужасом бы отвергла будущую встречу с ним! Но вместо этого она лежала с широко раскрытыми глазами, прислушиваясь к тревожному биению сердца в груди, повторяя бесчисленное количество раз: «Ах ты, Вася, Василек, ясноглазый мотылек,— а потом удивилась сама себе,— что это я, ведь в песне нет этих слов. Что-то меня на стихи поманило, не иначе, как влюбилась. Ну, ладно, пора спать». Через неделю они встретились, оба ждали этой встречи и очень рады были друг другу. И еще через неделю, и еще. А через месяц знакомства он твердо потянул ее за плечи к себе, и она не сопротивлялась, она уже ждала этого поцелуя. Взволнованно вздохнув глубоко, он быстро заговорил:

— Катюша, нам пора решиться, вернее тебе, потому что я уже давно решил, еще в первый вечер, что ты станешь моей женой. А теперь слово за тобой, решай ты!

— Не знаю, как это я могу все решить. В нашей семье принято такие вопросы решать вместе с родителями. Когда Аня выходила, то ее Павлик приходил к нам договариваться с папой и мамой. И после их разрешения, они поженились. Я тоже должна так сделать, тебе нужно придти к нам и поговорить с папой. Он у нас очень хороший, добрый. Всех нас очень любит, и мы все его любим. Ты не бойся, он не обидит тебя, Василек. Он уже сейчас на меня тревожно смотрит, видимо слышит наши разговоры у калитки и волнуется за меня.

— Пусть не волнуется, ничего плохого я не позволю,— с легкой обидой ответил Вася,— ну ладно, завтра вечером, после службы я попрошу у начальства машину, приеду за тобой и с отцом поговорю,— решительно закончил он.

— Ты только не сердись на меня, так надо, ладно?

— Ладно, ладно, я не сержусь. На тебя я вообще сердиться не могу,— обняв, Катю, тепло сказал он.

— А своей матери ты написал?

— Да что ей писать, мне ждать некогда, пока письма будут туда-сюда ходить. У меня служба. Знаешь, как я устаю там, а прихожу домой, и один — как сыч, а я хочу, чтобы дома ты меня встречала, вкусно кормила, ласкала и прочее-прочее!

— Но ведь и у меня работа, и она тоже от меня много требует. Возможно и не всегда смогу вкусно кормить тебя, ведь для этого много времени требуется,— пыталась выяснить свое будущее Катя.

— Ну, твоя работа — дело второстепенное, у нас большинство жен офицеров не работают, обслуживают мужей, думаю, что и ты так сможешь.

— Не знаю, не знаю. Трудно мне сейчас что-либо решить, ты так уверенно обо всем говоришь, уже все решил за меня, а не слишком ли ты торопишься?

— Катюша, родная моя, давай не будем спорить, так будет лучше и мне и тебе. Смогу я на двоих заработать, не волнуйся.

— Да я не о деньгах думаю. Ну, ладно, поговоришь завтра с отцом, и тогда все вместе решим, а пока до завтра,— и она подала ему на прощание руку.

Он крепко прижал Катю к себе обеими руками, и она ощутила его всего, все его большое теплое тело, и внезапно ее озарило: «Как же так, мы договариваемся о женитьбе, а ведь он еще не сказал мне, любит ли меня» — и она робко спросила:

— Странный вопрос, если бы не любил, разве я был бы сейчас тут, с тобой?

— А все же скажи, мне очень хочется услышать это слово!

— Конечно, люблю, давно люблю, крепко люблю! Довольна?

— Да! Да! Да!

— А ты? Ты любишь меня?

— Да! Да! Да!

— Ну, вот и славно! Вот мы все и решили, и при чем тут родители?

— Нет, с отцом тебе все равно нужно поговорить, потому что я его тоже очень люблю и не хочу огорчать.

— Хорошо, хорошо, обязательно поговорю! — и он притянул ее к себе. Сладко поцеловавшись, они расстались. Катя, как всегда легко поднялась на крыльцо, а Вася стоял и смотрел на нее, пока она не исчезла за дверью.

«Славная, милая, добрая моя Катюша, завтра ты будешь моя, до завтра!» — думал он возбужденно, быстро шагая к себе в гарнизон.

Он жил в военном городке, где располагалась танковая дивизия, а рядом с городком находился гражданский поселок, где жили рабочие-строители. Они строили казармы и дома для семей офицеров. Их жены и дочери работали в солдатских и офицерских столовых, в прачечных, в школе, словом, между гражданским поселком и гарнизоном была тесная житейская связь. Нередко офицеры женились на девушках из гражданского поселка, которые ходили на танцы в Дом офицеров и там завязывали знакомства. Гарнизон этот находился недалеко от восточной границы России, рядом были Маньчжурия и Япония. Шел третий год Великой Отечественной войны. Положение на границе с Японией было тревожное. Огромная Квантунская армия была в боевой готовности и по первому приказу своего правительства могла перейти границу. Поэтому и наше правительство тоже не теряло бдительности: отражая натиск фашистских полчищ на Западе, было готово встретить удар и на Востоке.

Василий Шикоров призывался в Москве. Он работал слесарем на заводе им. Лихачева за два года до начала войны.

Служил сначала рядовым, потом за смышленость и деловитость произвели в сержанты, а заканчивал срок службы старшиной. Незадолго до мобилизации его пригласил к себе взводный и сказал:

— Такие дела, Василий, требуют от нас из части несколько грамотных человек на офицерские курсы. Ты несешь службу хорошо, может быть, в офицеры пойдешь, подумай?

Василий думал два дня, а на третий пошел к взводному и дал согласие. Через год, окончив курсы ускоренные успешно, в звании лейтенанта приехал в Н-ский гарнизон и представился генералу, командиру дивизии. Просматривая документы и любуясь лихой выправкой, генерал сказал:

— Тут у нас из Особого отдела заявка есть, пойдешь в особисты? Знаешь, что это за работа?

— Был в нашей части Особый отдел, когда срочную службу проходил, товарищ генерал. Немного представляю.

— Ну, так пойдешь?

— Если надо, значит пойду, товарищ генерал.

— А как у тебя с партийностью?

— На офицерских курсах вступил в кандидаты, товарищ генерал!

— Ну, в таком случае, все в порядке, иди в Особый отдел и представься его начальству. Так и стал Василий Шикоров сотрудником Особого отдела, о службе своей ему не велено было распространяться никому, даже самым близким, и поэтому на вопросы Кати о том, чем занимается на службе, отвечал уклончиво:

— Бумаги пишу, много-много бумаг.

О том, что в итоге его и подобных ему «деятелей» зачастую решались судьбы людей, самым жестоким и несправедливым образом, зачастую и трагично, конечно, помалкивал. На вопросы ее отвечал одно: «Не велено распространяться»,— поэтому она привыкла еще в период их знакомства не расспрашивать о его делах, думая, что он делает большое, очень важное и нужное дело.

На следующий день после их последнего свидания ей предстояло подготовить родителей к его приходу. Утром, когда отец собирался на работу, она сказала:

— Папа, вечером придет к нам офицер Василий Шикоров. Он хочет жениться на мне и будет просить вашего согласия.

Отец затревожился:

— Так быстро? Ведь ты с ним, кажется, недавно познакомилась?

— Месяц назад, папа.

— И уже решилась связать с ним свою жизнь?

— Папа, он работает в Особом отделе, он чекист, понимаешь? Знаешь, каких людей туда берут? Самых, самых…

— Всякие бывают и среди чекистов. И потом, на службе — одно, а в семье — другое.

— Ну что ты такое говоришь, папа? Ведь ты сам — красный партизан, вы с ним подружитесь, он хороший, папа!

— Ну ладно, а как вы решили с ним все организовать?

— Он приедет вечером на машине, поговорит с тобой, а потом увезет меня к себе.

— Как? А когда вы будете расписываться?

— Ну, какое это имеет значение, папа? Потом как-нибудь распишемся… Отец нахмурился:

— Не знаю, не нравится мне все это! Если он все решает серьезно, то вы должны сначала расписаться, а потом уже тебе к нему переезжать, так поступают порядочные мужики. А тут что-то не то! Поговори с матерью, а мне на работу пора.

Отец ушел, а мать, выслушав Катю, твердо стала на сторону мужа.

— Нет, Катя, отец прав. Вам сначала расписаться надо. Ну, как я буду людям говорить, что Катя замуж вышла, а не расписалась? Ну, подумай сама, что ты в школе скажешь?

— Ну, причем тут люди, работа? Ведь не для них же, а для себя и для него для нас это надо! Ведь мы любим друг друга!

— Если меня не слушаешь, то с Аней поговори, она тебе подскажет, как надо замуж выходить. Любите — это хорошо, а семью создавать — это другое. Да мы с отцом пока нас не обвенчали, и думать ни о чем не смели, а вы вон какие смелые пошли!

Тут на пороге появилась пришедшая в гости Аня, черноокая красавица, умница, любимица семьи. Улыбаясь, она спросила:

— О чем тут у вас такой крупный разговор, что на улице слышно?

— Да вот Катя замуж собралась, а расписываться не хочет!

— Почему же, Катя?

— Да я сама не знаю почему, он вообще про это ничего не говорил, не буду же я сама ему навяливаться!

— А про что он говорил?

— Про то, что приедет сегодня вечером на машине, поговорит с папой и увезет меня к себе.

— Интересно получается, и ты согласилась?

— у, как я могу не согласиться, если люблю его!

— Ну ладно, не расстраивайся, давай попьем чай и спокойно поговорим. Ты не идешь в школу?

— Нет, у меня сегодня — свободный день, но мне к завтрашним урокам готовиться надо и тетрадей кучу проверить.

— Ладно, все успеешь до вечера, а сейчас слушай меня.

И старшая сестра стала внушать Кате житейские мудрости, что после первой же брачной ночи она может забеременеть, а ребенку нужен отец, настоящий, законный, если у них что-то не заладится в жизни, то он обязан будет обеспечивать ребенка, а при ее учительской зарплате это немаловажно. Катя плохо слушала свою сестру, ей эти житейские предостережения казались пошлостью, недоверием, а она любит Васю и верит ему, знает, что он никогда не сделает ей плохо. Эх, Катя, Катя, сколько раз потом, в бесчисленных страдальческих историях будешь вспоминать ты этот разговор и проклинать себя за то, что не послушалась ни отца, ни мать, ни сестру, а слепо доверилась своей любви и бездумно пошла за своим избранником, по сути дела совершенно не зная его, а лишь доверяя его почетному званию чекиста-особиста.

Когда Вася приехал вечером и стал говорить с родителями, когда они стали возражать, требуя сначала оформить брак по закону, а он, ссылаясь на занятость по службе, обещать, что сделает это при первой возможности, Кате станет стыдно за родителей, за их недоверие к Васе, поэтому она решительно скажет:

— Ну, ладно, хватит, я поеду с Васей, а вас прошу на меня не сердиться,— и сама удивится своей решительности, которая проявилась у нее впервые в жизни. Видимо, это любовь, большая, искренняя, сильная, пробудившаяся в ее сердце, придала ей решительности. Все удивятся, откуда это у робкой, стеснительной Кати такая смелость, и отступят перед ней, только отец скажет:

— Это ты не обижайся потом на нас, что не сумели тебя удержать…

— Никогда, папа, никогда и ни на кого я не буду обижаться, только сама на себя! — скажет она на прощание.

Эти слова свои она выполнит, и когда Вася будет ночами кутить в ресторанах, а она с полуголодными детьми обливаться дома слезами, то корить, обвинять только себя, каяться в своем легкомыслии и в своей доверчивости: зачем не послушалась? Почему поверила? Как могла уйти из родного дома, из дружной семьи к чужому человеку?

   ‹2›   ‹3›   »12

Восхождение  ‹ Одоление

На страницу автора

 
     
 
     
 

Поделиться в:

Рассылка
новостей не чаще 1 раза в месяц

В начало страницы

 
     

© Клуб ЛИИМ Корнея Композиторова,
since 2006. Москва. Все права защищены
liim.ru