На страницу автора
Книга первая. Восставшая из пепла
Книга вторая. Месть богов
Часть первая
Часть вторая
1«
‹2›
»12
Сидоров Иван Под знамением Бога Грозы
Книга вторая Месть богов Часть первая — 1
Суппилулиума решительным движением откинул тяжелую занавесь, скрывавшую вход в покои Татухепа. Уже наступила глубокая ночь, и прекрасная таваннанна готовилась ко сну. Небольшую, но богато убранную спальню наполнял завораживающий аромат благовоний. Серебряные лампадки с тоненькими язычками желтого мерцающего пламени бросали мягкий свет на стены, обтянутые нежно-розовой тканью. Посреди спальни находилось просторное ложе, украшенное золоченой резьбой. Постель скрывал роскошный балдахин из тонкой ассирийской льняной ткани спокойного голубого цвета. В одном из углов находилась небольшая золотая истанана. На ней стоял лев, вырезанный из голубого мрамора. На спине у льва стояла богиня Сауска. Черты лица и тела правдоподобно сотворил великий резчик из серебра. В другом углу находился туалетный столик со множеством глиняных флакончиков, маленьких серебряных баночек, золотых гребешков, туалетных ложечек и других предметов, необходимых красивой женщине.
Перед столиком на низенькой скамеечке сидела сама Фыракдыне. Две девочки-невольницы готовили правительницу ко сну. Татухепа уже облачили в тонкую ночную хубику с широкими рукавами до локтей. Одна из невольниц расчесывала ее черные жесткие волосы, плащом укрывавшие плечи и спину. Широкий гребень из электрона исчезал вместе с кистью невольницы в густой копне. Другая невольница поправляла хубику на тонкой талии правительницы. В руках Фыракдыне держала зеркальце из полированного серебра с затейливым узором на ободке и любовалась своим нежным лицом.
Заметив вошедшего Суппилулиуму, она невольно вздрогнула, отложила зеркальце и подала знак прислужницам. Те накинули на плечи таваннанны красную накидку и, склонившись до земли, попятились из спальни.
— Мог бы предупредить перед приходом. Скоро полночь,— упрекнула его Татухепа, слегка смутившись.
Суппилулиума промолчал. По его мрачному лицу и гневному сверлящему взгляду, она поняла, что лабарна пришел не для выполнения супружеских обязанностей, а для тяжелого разговора.
Таваннанна ждала, что скажет лабарна. Он же продолжал безмолвно жечь ее взглядом. Наконец Фыракдыне не выдержала и воскликнула:
— В чем ты меня хочешь обвинить? Я в заговоре не участвовала. Наоборот, предупредила тебя перед походом. Хоть Иссихасса и является мне родственником, однако, никаких тайных дел я с ним не вела. Все мои мешеди взошли на стены и готовы были погибнуть, защищая тебя.
— Я знаю. Если б ты участвовала в заговоре, я бы давно приказал тебя схватить и посадить в темницу,— наконец вымолвил лабарна.— Меня волнует другое. Иссихасса пришел с войсками свергнуть меня и не побоялся гнева Богов. Когда я попытался его укорить, он напомнил мне про лабарну Арнуванду, моего брата. Назвал меня братоубийцей и обвинил в том, что я подослал убийцу зарезать Арнуванду. Это ложь. Фазарука хотел пробраться в покои Арнуванды и прикончить его, но я не разрешил. Мало того, я собирался покинуть Хатти, чтобы не мешать брату управлять страной.
— Я верю тебе,— сдержано, глухим голосом, сказала Татухепа.
— Но не это главное,— продолжал Суппилулиума.— Почему Иссихасса, в связи с самоубийством лабарны Арнуванды, вспомнил тебя?
Фыракдыне побледнела и плотно сжала губы. Она дрожащей рукой взяла со столика серебряное зеркальце, затем со злостью швырнула его на место и раздраженно произнесла:
— Ты же знаешь, и все знают, что Арнуванда сам покончил с собой. Сколько грязи намешали вокруг его смерти! Зачем вновь все ворошить?
— Эта грязь попала на нас, и нам не отмыться,— ответил Суппилулиума, затем пристально посмотрел таваннанне в глаза и спросил: — Нас никто не слышит?
— У меня на страже сейчас стоят лувийцы. Говори на древнем хаттском. Они плохо понимают этот язык.
— Тогда я поделюсь своими сомнениями,— уверенней и тверже продолжил лабарна.— Я прекрасно знал своего брата. Ты тоже прекрасно помнишь все его слабости. Могу сказать с уверенностью, что Арнуванда не мог убить себя, да еще таким образом. Он был труслив и малодушен. Я бы еще как-то поверил, что он смог бы пересилить себя и выпить чашу отравленного вина, но воткнуть кинжал себе в сердце — сомневаюсь. Ему не хватило бы смелости и хладнокровия. Его убили! И это сделал кто-то из окружения лабарны. Но к нынешнему времени из тех вельмож мало кто остался в живых.
Татухепа резко встала. Лицо ее совсем обескровилось и вытянулось. Глаза испугано блестели.
— Что ты хочешь этим сказать? — выдавила она из себя, сжимая кулачки.
Суппилулиума схватил ее за плечи, грубо усадил обратно на скамеечку и, дыша прямо в лицо, произнес:
— Я по твоим глазам вижу, что тебе известно, как он погиб. Ты первая обнаружила его мертвым. И еще одно странное обстоятельство: он зарезал себя почему-то в твоей спальне.
Глаза Фыракдыне становились все шире. Лицо ее сделалось похожим на кусок мрамора. Но она вдруг воскликнула властным голосом:
— Убери руки!
Суппилулиума невольно отпрянул. Сам не сознавая, он подчинялся этой властной женщине, где за красивой внешностью пряталась огромная сила воли и хладнокровие. Фыракдыне не страшен никто. Даже при виде Ярри, ее сердце не дрогнет.
— Тебя мучает совесть? — тихо, но очень твердо сказала она, встала и повернулась спиной к лабарне, чтобы он не видел ее лицо.— Твоя совесть чиста. Ты боишься, что будешь держать ответ перед Богами за смерть Арнуванды? Но Боги-то знают истинного убийцу. Так чего ж ты мучаешься? Зачем врываешься ко мне среди ночи, шумишь. Неужели ты думаешь, что панкус поверит словам Иссихассы?
— Я хочу знать правду,— настойчиво требовал лабарна.— Я невиновен, но неизвестность гнетет меня и не дает спокойно спать.
Таваннанна повернулась к нему всем телом. На ее бескровном лице сверкали глаза волчицы, загнанной в угол. Она решительно сказала:
— Ну, знай же правду! Хоть я не уверенна, что, познав ее, ты сможешь спокойно уснуть. Пусть волосы твои поседеют от услышанного.— Она вся напряглась и, чеканя каждое слово, произнесла металлическим голосом: — Лабарну Арнуванду убила я!
— Что? — лицо лабарны перекосилось от ужаса. Словно через какую-то завесу прозвучали эти четыре слова. Его мозг отказывался принять смысл услышанного.
— Да, я, таваннанна Татухепа, великая правительница Хатти, твоя старшая жена и мать твоих детей.
— Нет! О Боги! — воскликнул Суппилулиума и грохнул кулаком по туалетному столику. Заколки, броши, баночки — все посыпалось на пол.
Тут же в спальне появились два здоровенных лувийских охранника, привлеченные шумом. Но, увидев, что все в порядке и их помощь не требуется, моментально исчезли.
Лабарна отсутствующим взглядом смотрел на упавшие баночки и разлитые по полу ароматные масла. Его взгляд медленно переместился на лицо таваннанны. Как бы удивляясь, он спросил:
— Тебе все это время не было страшно? Ведь ты пошла против воли Богов. Нарушила священный закон Телепину. Совершила страшный, тяжелый грех.— Суппилулиума сел на скамеечку и сжал руками виски.
— У тебя дурная привычка: когда злишься, все время стучишь кулаком по столу,— ровным голосом упрекнула его Татухепа. Ее лицо приобретало нормальный цвет.— Ну, как? Тебе стало легче оттого, что ты узнал? Ты сам кричал на Большом Собрании. Что Арнуванда проклят Богами. Еще пару лет его правления, и от Хатти осталось бы несколько городов подвластных Митанни. Я бы стала рабыней и мыла ноги какому-нибудь финикийскому купцу.— Она подошла к изголовью ложи и достала откуда-то кувшин с вином. Не соблюдая никаких приличий, великая таваннанна приложилась прямо к горлышку. Отпив несколько крупных глотков, она продолжала: — Я его зарезала, и рука моя не дрогнула, а душа не испытывает угрызения совести. Это говорит о том, что руку мою направили богини Истустая и Папия, прядущие в подземном мире нить жизни лабарны. А совесть мою охраняет Богиня Солнца Вурусему и святая мать Сауска.
— По закону, я обязан отдать тебя на высший суд панкуса. Панкус должен осудить тебя на смерть,— удрученно произнес Суппилулиума.
— Только попробуй! — прошипела Татухепа, превратившись в тигрицу, готовую прыгнуть и разорвать обидчика на куски.— Я тут же объявлю панкусу, что убила Арнуванду по твоему уговору. А впрочем… Она мгновенно расслабилась и пожала плечами.— Никто не сможет доказать мою вину. Разве только Иссихасса.
— Опять Иссихасса! — прорычал Суппилулиума, сжимая руки в кулаки.— Расскажи все. Я должен знать!
— Хорошо. Я расскажу. А ты потом решай: осуждать меня или простить. Запомни: я не говорю: казнить или помиловать, потому что Арнуванда, действительно, проклят Богами, и его кровь не запачкала мои руки. На его совести много грязных убийств. Он бы и тебя прикончил, если б Фазарука не перерубил хребет этому гнусному одноглазому старику.
Татухепа еще глотнула вина и поставила кувшин на стол. Суппилулиума содрогнулся, вспомнив сырое подземелье Цапланды и сгорбленного одноглазого старика с кинжалом в руках. А таваннанна продолжала:
— Мне исполнилось пятнадцать, когда я стала женой лабарны Арнуванды, хотя перед Богами, меня обещали другому юноше. Он служил телепурием в городе Арина. Арнуванда приметил меня во время праздника Пуруллия. Я ему так понравилась, что он наплевал на всех Богов. Моего жениха убили. Ты помнишь эту историю? Телепурий выпил много вина, пошел ночью проверять посты на крепостной стене и случайно свалился вниз. Глупее ничего нельзя придумать.
— А кто был отцом этого юноши? — поинтересовался Суппилулиума.
— Его отцом был жезлоносец Хухулилла. Теперь ты понимаешь, почему он все время защищал тебя и впоследствии привел в Хаттусу войско Вурусему.— Суппилулиума утвердительно кивнул головой.— Так вот, когда меня сделали женой этого ужасного человека, я ничего к нему не чувствовала, кроме отвращения. Став супругой лабарны, я невольно оказалась возле государственных дел и вскоре поняла, что Хатти делает последние вздохи. Бездарный правитель, тем временем, заключает какие-то нелепые договоры с Митанни и Арцавой, тем самым, приближая гибель государства.
Я не могла долго выносить общество лабарны и попросилась в Цапланду к Таваннанне Никламати. Арнуванда долго кричал, но всеже отпустил меня. Как раз через неделю нагрянули каскийцы. Этот жалкий трус сбежал, оставляя на сожжение великую столицу. Я пришла в отчаяние. Хоть я и Хурритка чистых кровей, но мои предки еще при Лабарне служили в Хаттусе и в Арине, ходили в походы вместе с Мурсили. Мой отец командовал войском Бога Зерна при лабарне Тудхалии и погиб под Удой, защищая город.
Я безумно любила Великую Хатти, и вдруг осознала, что скоро здесь вместо цветущих долин будет степь, поросшая сорной травой; вместо могущественных городов останутся жалкие поселения полудиких скотоводов. Со всех сторон будут приходить враги, чтобы набирать себе рабов. Самое ужасное, что никто из окружения лабарны не разделял мои опасения. Все, как один, старались быть глухими и слепыми. Отчаявшись, я начала бредить о том, как бы самой захватить власть и спасти хоть какую-то часть от бывшей огромной державы, хоть несколько городов. Но вокруг я не видела ни одного воина, способного набраться смелости и поддержать меня в заговоре. Я видела только трусов и льстецов.
И вдруг, все заговорили о Суппилулиуме. Будто огненный меч Бога Солнца прорезал свинцовые тучи. Нас оповещали обо всех твоих победах. Я поняла, что наши стремления совпадают, только ты уже действуешь, а я бессильна что-либо предпринять для спасения Хатти.
Наконец объявился Арнуванда. После разгрома Каски и Арцавы, у него, наконец, хватило смелости спуститься с Бычьих гор. Он ходил злой, ни с кем не разговаривал. Когда же узнал, что ты взялся за восстановление Хаттусы, его чуть не хватил удар. Запершись со своими преданными сановниками в тайной комнате, строил планы, как тебя скорее убить. Они решили вызвать тебя на Большое Собрание, обвинить в нарушении закона Телепину, затем казнить или подослать убийцу. Я поняла, что это конец не только для тебя, но и для всей Хатти. Тогда я решила настроить против Арнуванды некоторых сановников, которые еще сохранили разум и не потеряли совесть. Да, это я подговорила жезлоносца Хухулиллу поддержать тебя. Каков ты был на Большом Собрании! Я глаза не могла оторвать. Но эти трусливые шакалы по прозвищу «Великий род» сидели и молчали. Только Хухулилла что-то мямлил в твое оправдание. Потом тебя вместе с Цулой увели в подземелье. Я ушла с Большого собрания, посмеявшись над панкусом. Арнуванда не особо на меня злился. Ему было важно то, что с тобой покончено. Я пыталась хоть что-нибудь придумать, чтобы вытащить тебя из подземелья. Хотела с мешедями прорваться в темницу и освободить тебя. Правда, не была уверенна в успехе. Фазарука оказался проворнее.
Арнуванда пришел в бешенство, когда узнал о твоем побеге и раздавал пощечины направо и налево. Когда же нашли в темнице тело старика, лабарна потерял сознание и долго не мог придти в себя.
Арнуванда решил наказать всех бунтарей и принялся готовить войска для похода на Хаттусу. Я поняла, что может произойти страшное кровопролитие, после которого некому будет защищать даже Цапланду. Я решила любой ценой предотвратить сражение. Мне удалось поговорить наедине с Хухулиллой. Он и без того впал в немилость у лабарны. А тут я ему сказала, что он не будет стоить и кусочка женской хасгалы, если не уведет войско Вурусему в Хаттусу. Он колебался, но я крикнула ему в лицо, чтобы он вспомнил своего убитого сына. Я сказала: если он не сможет этого сделать, то пусть прыгнет с башни и расколет себе голову о камни, но не позорит память сына. Хухулилла смог переманить на твою сторону войско Вурусему. В то время, это был основной костяк армии Арнуванды.
Если б ты видел, что произошло с Арнувандой, когда он узнал об измене. Он орал и топал ногами. Все от него разбегались и прятались. Арнуванда не знал, на ком бы сорвать злость и направился ко мне. У него в душе накопилось много гнева. Он припомнил все: как я оскорбила панкус, как смеялась над ним, как смотрела на тебя и многое другое. Сначала меня забавлял его истерический визг. Я никогда не боялась этого дурачка. Вскоре он начал мне надоедать. Еще через некоторое время — злить. Этот болван распалялся все больше и больше. В конце концов, обнаглел и ударил меня по лицу.— Таваннанна перевела дыхание.— Мой род начинается от знатных хурритов. Никто безнаказанно не смеет бить человека из такого рода по лицу, словно жалкого раба, даже сам лабарна. В голове у меня затуманилось. Я сама не поняла, как это произошло. Как будто это был кто-то другой, я же стояла и наблюдала со стороны.
Я всегда носила с собой тонкий ахеявскай кинжал. Он оказался в руке. Арнуванда мучился недолго. Даже ничего не успел понять. На мой крик сбежалась стража. Я же притворилась, будто падаю в обморок. Все осталось бы тайной, если бы ты сразу не приехал хоронить Арнуванду и Никламати вместе с Иссихассой. Тогда я растерялась, и мой кинжал остался торчать в груди Арнуванды. Хитрый Иссихасса вынул клинок из тела лабарны и спрятал. Он прекрасно знал, кому принадлежит кинжал.
— Иссихасса мог заставить тебя делать все, что захотел бы,— удивился Суппилулиума.
— Пытался. Но я ему объяснила: один его писк — и он уже никогда не сможет наслаждаться прелестями жизни,— усмехнулась таваннанна.— Тогда хитрец принялся строить свои тайные планы и так умело скрывал, что даже я не могла ничего прознать о заговоре.
— Где же теперь кинжал? — поинтересовался Суппилулиума.
— Его носит одна из твоих жен — дочь Иссихассы. Он подарил нож ей, надеясь, что я затрепещу, увидев проклятое оружие, и соглашусь на все, лишь бы тайна не была раскрыта. Он ошибся.
Наступило гнетущее молчание. Фыракдыне стояла и бессмысленно глядела на пламя светильника. Ее тело приняло гордую и независимую позу. Суппилулиума уставился в пол, переваривая услышанное. Этот неожиданный рассказ потряс его до глубины души. Лабарна поднял голову и спокойно сказал:
— Прости меня. Я был груб. Ты очень много сделала для меня и для страны.
— Пустяки,— устало ответила Фыракдыне.— Надо же было кому-то это сделать. Боги выбрали меня.
— Никто не узнает про настоящую смерть лабарны Арнуванды. Я возьму твой грех на себя.
— Зачем? Лабарна не должен быть грешен, иначе гнев Богов падет на всю страну.— Таваннанна глубоко вздохнула.— Ты узнал все, что хотел. Теперь можешь идти и спать спокойно. Твоя совесть чиста. Мне же надо остаться одной и поговорить с Богами.
Суппилулиума тяжело поднялся, собираясь направиться к выходу. Но тут таваннанна бросилась к нему, упала на колени и, обхватив его ноги, судорожно зарыдала. Суппилулиума нагнулся и поднял ее легкое тело. Фыракдыне всхлипывала. Ее лицо было мокрое от слез. При всем самообладании и воинственности, она оставалась слабой женщиной, которую нужно защищать. Ее припухшие губы, как у обиженного ребенка, сквозь всхлипывания шептали:
— Не уходи. Мне страшно. Я не смогу уснуть. Я боюсь его мести. Он придет во сне, и будет мучить меня.
Суппилулиума растерялся. Он совершенно не умел утешать детей, а тем более женщину, которая вдруг из грозной львицы превратилась в пугливую лань. Он, как можно мягче произнес:
— Я не уйду. Останусь с тобой. Ярри не посмеет приблизиться к твоему ложу.
1«
‹2›
»12
Книга первая. Восставшая из пепла
Книга вторая. Месть богов
Часть первая
Часть вторая
На страницу автора
|